Послушайте, Бланшар. Давайте рассуждать логически, – я
пытаюсь взять себя в руки. – Если предположить, что я…
Произносить вслух слово «убийца» мне не хочется, и я
несколько секунд толкусь на многоточии.
– …если предположить, что я был заинтересован в смерти
Мари-Кристин… Тогда какого черта я засветился вечером? Да еще с помпой проехал
мимо возможных свидетелей?
– Вы не могли знать, что мадам подбросит к месту
встречи кто-то из своих.
– Но я мог это допустить.
Бланшар начинает недовольно пыхтеть: отлично, нужно
закреплять успех.
– Второе. Уж поверьте, для убийства я выбрал бы другое
место. И уж никак не магазин, в котором ее нашли. Я ведь знал, что работы по
отделке ведутся срочными темпами, я сам их курирую. И о том, что рабочий день
на объекте начинается в девять, мне тоже хорошо известно. Очевидная глупость –
оставлять тело там, где оно может быть обнаружено скорее всего. Разве я не
прав?
– Допустим…
– И наконец. Почему я не приехал в гостиницу с утра? Я
должен был быть там. Я просто обязан был гарцевать в холле и мозолить всем
глаза. Я должен был поднять тревогу.
– Это не может служить алиби.
– Но это по меньшей мере логично. Вы не согласны?
– Почему вы не приехали в отель?
– Я не смог приехать. Иногда я не приходил на встречи –
и это не было для Мари-Кристин новостью.
– Вот как? И как она к этому относилась?
– Скажем, с пониманием.
– Вас удалось найти только во второй половине дня.
Внезапно заработал телефон? – Бланшар все еще пытается
подловить меня.
– Почему же внезапно? Я просто вспомнил, что он
отключен, и поставил его на подзарядку. Звонок раздался почти сразу.
– Кто сообщил вам о смерти мадам?
– Топ-менеджер бутика на Невском проспекте. Там же
находится головной офис «Сават и Мустаки».
– И вы…
– Я сразу же поехал на Невский. Там уже торчало
несколько человек из следственных органов…
– Очевидцы утверждают, что вы выглядели достаточно
спокойным, мсье Кутарба. Во всяком случае, были гораздо менее взволнованны, чем
сейчас.
– Вы говорите так, как будто присутствовали при этом.
Черт… Я просто не поверил. Просто не поверил… Вы отвечаете на самый простой
звонок. Самый простой, каких десятки. И вам сообщают о смерти близкого
человека. Я просто не поверил – вот и все. Я не верил в это до самого конца. До
того, как увидел Мари-Кристин в морге.
– Значит, не поверили?
Интересно, что ты еще затеваешь, Бланшар? По твоей
лоснящейся физиономии видно – затеваешь. Невооруженным глазом видно.
– Не поверил.
– Странно.
– Что именно?
– Что до сих пор к этому не привыкли. Кажется, это не
первая смерть в «Сават и Мустаки». Не первая насильственная смерть, я имею в
виду. За год до этого фирма лишилась еще одного своего совладельца. Освежить
вам память?
– Не стоит.
Вот оно. Вот оно и всплыло. С другой стороны, не могло не
всплыть. Просто не могло. Ведь ты приволокся в Россию еще и поэтому, Бланшар.
Потому что оба убийства – и старое, у винных складов неподалеку от Берси, и
новое, на Большой Монетной, – чем-то неуловимо похожи друг на друга.
Сходный своей витиеватой бессмысленностью почерк, о котором даже думать не
хочется.
– …А я все-таки рискну, мсье Кутарба. Чуть больше года
назад, в декабре, на винном складе в районе улицы Корбье, было найдено тело
Азиза Мустаки, уроженца Алжира, 56 лет, – монотонный треп Бланшара
убаюкивает меня. – Отвратительное, доложу я вам зрелище…
– Вы при нем присутствовали?
– Я изучал материалы этого дела. Уже после того, как
пришло сообщение о смерти мадам Сават. Было найдено именно тело.
Обезглавленное. Голова нашлась позже, на том же складе. Она плавала в ведре с
вином…
– «Puligny Montrachet»… – я не узнаю собственного
голоса.
– Не понял?
– «Puligny Montrachet» – его любимое вино. Азиза. В нем
голова и плавала. – Вот черт, ну кто тянет меня за язык? – Меня и
Мари-Кристин тоже знакомили с материалами дела. Год назад.
– И вы знали, что это его любимое вино?
– Об этом знали все. Кто так или иначе сталкивался с
Азизом. Он не делал из этого тайны. Как не делал тайны из своих сексуальных
предпочтений.
– Намекаете, что он был голубым? – на лице
Бланшара появляется брезгливая улыбка.
– Почему же намекаю? Азиз Мустаки до самого последнего
дня оставался конченым педрилой. Ни одной задницы не пропускал…
– И вашей тоже?
– …ни одной задницы не пропускал – из тех, что в его
вкусе. Нордический тип, вот что ему нравилось.
– А вы, стало быть, не нордический.
– Если говорить о типе, то я, скорее, латинский
любовник…
«Мудак ты, а не любовник», – именно эти слова готовы
сейчас слететь с губ Бланшара и камнем упасть мне на темя. И стараться не
стоит, недомерок – тем более что как любовник я и правда оставляю желать
лучшего. Что же ты сделала со мной,. Анук, моя девочка?..
– Да вы не расстраивайтесь, Бланшар. Это самый
банальный тип, который только можно представить…
– Да я и не расстраиваюсь, мсье Кутарба, – на
краденых челюстях малыша Дидье обиженно вспухают желваки. – Тем более что
убийство Азиза Мустаки банальным не назовешь…
– В гомосексуальной среде нередки такого рода выяснения
отношений…
– Такого рода? Чтобы голова в ведре плавала?
– Я не это имел в виду, господи ты боже мой…
– Тогда выражайтесь яснее.
– Это очень специфическая сфера, и отношения в ней
порой носят достаточно истеричный характер…
– Только не надо читать мне лекции по половым
извращениям, – вспыхивает Бланшар. – Оставим это психиатрам…
– Я хотел сказать, что любовники иногда убивают друг
друга.
– Не смешите меня, – и тени улыбки не
просматривается, Бланшар удручающе серьезен. – Любовники убивают друг
друга даже чаще, чем вы думаете, но не таким варварским способом.
– Способы бывают разными…
– Вы практиковали?
Парижская гнида, положительно, не хочет уняться. Ну ладно.
– Азиз был гнусным типом. Откровенно растлевал молодняк
под предлогом устройства карьеры. Очень многие хотят добиться вершин в
модельном бизнесе, вот он и пользовался… Менял мальчиков с завидной
регулярностью, чуть ли не каждый месяц пополнял свой гарем. Об оргиях, которые
он устраивал, ходили самые чудовищные слухи. Не думаю, чтобы кто-нибудь пожалел
о его смерти…
