– И вы определили?
– Почти. Во всяком случае, одно не вызывает сомнений:
убийства не просто совершены…
– Ценная мысль.
– …они обставлены. С инквизиторской пышностью. И
смахивают на ритуал.
– Вы думаете?
– А вы – нет?
– Выходит – это ритуальные убийства? – хватаюсь я
за последние фразы недомерка.
– Я этого не говорил. Я сказал только, что они похожи
на ритуал, к которому тщательно готовились. Ведь Азизу Мустаки не просто
отсекли голову. Ее бросили в ведро с его любимым вином. А мадам Сават не просто
вспороли живот. Его набили лоскутками материи. Кстати, что вы можете сказать о
них?
– О ком? – вопрос застает меня врасплох.
– Об этих проклятых лоскутках.
– Ничего.
– Так-таки ничего?..
Бланшар похож на паука больше, чем когда-либо за все время
нашей долгой беседы; ничего щадяще-бультерьерского в нем не осталось. С
млекопитающими еще можно о чем-то договориться, а вот с подобными тварями…
– Так-таки ничего, мсье Кутарба?
– Ну хорошо. – Запираться бесполезно, рано или
поздно малыш Дидье с его неуемной энергией докопается до истины. – Мне
неприятно об этом говорить… Но, похоже, лоскутки эти имеют некоторое отношение
к последней коллекции Мари-Кристин. Она была представлена в начале прошлого
месяца, в Париже.
– Вы можете поручиться за свои слова? – Бланшар
вовсе не выглядит удивленным.
– Послушайте, Бланшар… Модели для коллекции создаются в
единственном экземпляре. Ошибка исключена.
– И вы могли бы точно определить, что это за вещи?
– Ну конечно. Я знаю, как они создавались. Их обрывки я
видел и потом… – я понижаю голос, лишний раз тревожить изуродованную тень
живота Мари-Кристин мне не хочется.
– Что же это было?
– Платье для коктейля. И кожаный килт.
– Почему же вы ничего не сообщили об этом следствию?
– Меня никто не спрашивал. И я посчитал…
– Удобная позиция, не так ли, мсье Кутарба? Ладно,
оставим это на вашей совести…
«На которой и клейма ставить негде», всем своим видом
подчеркивает недомерок. Плевать я хотел на то, что ты обо мне думаешь!..
– У вас есть соображения, как… как они там оказались?
– Никаких. Платье было куплено сразу же после показа.
– Кем?
, – Откуда же я знаю – кем? Какой-то русской, она
никогда не была в числе наших постоянных клиенток. Залетная птичка. И сама
покупка, скорее всего, была сделана случайно.
– Кто-нибудь еще может подтвердить ваши показания?
– Естественно. Думаю, вам стоит поговорить с нашими
менеджерами по продажам, они наверняка ее вспомнят.
Узкая полоска между ежиком и бровями бугрится, того и гляди
произойдут тектонические подвижки, и мозги Бланшара брызнут наружу раскаленной
лавой. На всякий случай я вжимаюсь в стул.
– И вы могли бы описать эту… залетную птичку?
– Скорее, лягушонка. Волосы из медно-красной проволоки
и одна большая веснушка вместо лица. Незабываемое впечатление.
– Значит, вы утверждаете, что какая-то рыжая русская
купила именно это платье?
– Да.
– Больше вы ее не видели?
– Нет.
– Плохо, очень плохо… Плохо, что вы не сказали об этом
сразу.
– Меня не спрашивали, – я остаюсь абсолютно глух к
стенаниям Бланшара. – И потом, это произошло в Париже, больше месяца
назад.
– А опознать ее вы могли бы?
Опознать головастика не составило бы труда, знать бы только,
в каком болоте он обитает. И почему мысль о рыжем чудовище до сих пор не
приходила мне в голову? – ведь со дня смерти Мари-Кристин прошло уже две
недели, примерно столько же времени я знал о страшной, перемешанной со
внутренностями, начинке. Каким образом ошметки от эксклюзивного платья могли
оказаться там? Одно из двух – либо рыжая знает убийцу… Либо… Но думать о.том,
что потешный головастик каким-то образом причастен к убийству, мне не хочется.
Рыжие слишком импульсивны для таких изощренных, хорошо продуманных злодеяний. В
них нет ни брюнетистого хладнокровия, ни блондинистой отстраненности. Странно,
что убийце – кем бы он ни был – понадобилась именно «принцесса»; при удачном
раскладе этот кусок шелка может задать делу новое направление и послужить
неопровержимой уликой против него. Почему именно «принцесса» – ведь тряпок с
растительным орнаментом в коллекциях Мари-Кристин предостаточно. И если уж
убийца дал себе труд слямзить кожаный килт, то почему бы не умыкнуть заодно и
какое-нибудь платье?..
– …Вы слышите меня, мсье Кутарба? Вы бы могли опознать
ее?
– Без труда. Если вы ее найдете.
Короткий, мясистый нос Бланшара вытягивается: он уже сейчас
готов сорваться с поводка и взять след.
– Быть может, вы заметили что-то такое, что поможет
установить личность этой… м-м-м… покупательницы? Или что-нибудь слышали о ней
от знакомых? Насколько я знаю, русские обычно держатся друг за друга.
Я снисходительно улыбаюсь в лицо парижскому дурачку.
– Вы знаете, сколько в Париже русских, Бланшар? Чуть
меньше, чем арабов, и всяко больше, чем парижан.
–Да? – моментально пугается коротышка.
Расистский румянец, разлившийся по его впалым щекам,
неподражаем. Еще пара-тройка подобных высказываний с моей стороны – и одним
сторонником Ле Пэна станет больше.
– Я пошутил. Но русских в Париже действительно много. И
они вовсе не держатся друг за друга, как вы изволили выразиться. Они
предпочитают добиваться всего в одиночку. А что касается рыжей девушки… Она
просто купила понравившуюся ей вещь, только и всего. А для этого вовсе не нужно
предъявлять удостоверение личности.
– Раньше вы ее не видели?
– Я уже сказал – скорее всего, она попала на показ
случайно.
– Ну хорошо, – Бланшар с трудом отлипает от так
понравившейся ему темы с русскофф покупательницей. – А вторая вещь? Что вы
можете сказать о ней?
– Кожаный килт. Его стянули.
– Что значит – «стянули»?
– Украли.
– Как это – украли?
– Молча. Он пропал через несколько дней после показа.
– И что?
– Ничего. Была небольшая буря в стакане воды, но на том
дело и кончилось. В конце концов, это всего лишь вещь, а не коллекция
бриллиантов. И не ядерная боеголовка.
– Значит, украли его в Париже? – Бланшар на
секунду задумывается.
