Чтоб ты сдох! Чтоб вы все сдохли!.. Дрянь какая. Если парень
попросит о помощи, а ему самое время попросить о помощи, я пошлю его подальше.
Иди отсоси, дружок.
Но он не просит о помощи. Он ведет себя так, как будто меня
и вовсе нет, как будто он здесь один со своими насекомыми, бедняга.
Клопы-солдатики, бабочки, осы – все смешалось, он танцевал фламенко? изучал
юриспруденцию? убил шведского туриста в Кордове, а потом все свалил на быка?.,
черномазые сказки лгут, как и любые сказки – вне зависимости от цвета кожи и
разреза глаз. И всегда правдивы, ни один череп после смерти не будет пустовать.
Этот парень… он мог изучать юриспруденцию и служить в Иностранном легионе, но –
скорее всего – он просто мертв.
Мертвый – не значит плохой, не значит, я твержу это как
заклинание: только для того, чтобы мой разум не помутился окончательно.
Неизвестно, что твердит себе парень, ведь все эти насекомые неприятности
происходят с ним: что-нибудь успокаивающее, «Вернись в Сорренто», к примеру.
Наверняка там найдется какой-нибудь здравый рецепт для подобных случаев.
Ни хрена там нет, ни в строках, ни между строк.
Иначе парень не сделал бы то, что делает. Вместо того чтобы
попытаться избавиться от всей этой мерзости, стряхнуть ее с лица, он снова
натягивает на себя проклятую маску. Как будто это может успокоить тварей. Не
может по определению: ткань не так чтоб уж очень плотная, к тому же прорези для
глаз и рта никто не отменял, они вполне могут воспользоваться прорезями. И
снова вылезут на поверхность, а я на все это буду глазеть, пригвожденный к полу
Ну и ситуевина, уссаться можно, когда Великий Гатри вещал о галлюцинациях,
иногда случающихся с любителями наркосинтетики, он, должно быть, имел в виду
именно это. Вспомнить бы, как называется… Geezer trip.
«Херовый трип», нуда. Лажа, а не путешествие, отъезд хуже не
придумаешь.
Все, что происходит со мной, – херовый трип, не больше.
И вот теперь в херовом трипе появляется просвет: вопреки
законам жанра насекомые не выпрыгивают из-под маски, не лезут во все щели – они
успокаиваются. Полное отсутствие движения под тканью, мы с парнем возвращаемся
к начальной мизансцене, или почти к начальной. Разница в том, что парень не
курит и на стекле остался отпечаток его ладони. И он больше не смотрит в
зеркало. Я готов к тому, что он пройдет сквозь меня или растворится в воздухе,
или сольется в сток вслед за червями (входит ли это в составляющие херового
трипа?), но все заканчивается без наворотов и без копеечной мистики, все
заканчивается в гиперреалистической манере позднего Ромера:
парень просто уходит, уходит не оглядываясь, не бросив
прощальный взгляд на сортирный пейзаж, а я… я изначально не рассматривался как
его деталь. Так-то, в следующий раз ты крепко задумаешься прежде, чем заглянуть
в зеркало.
Прощай, самец!
Я снова один, если не считать струи, бьющей из-под крана,
этот мутант забыл закрыть его. Я тоже не собираюсь закрывать, ничто не заставит
меня прикоснуться к холодно поблескивающей стали: возможно, я и стал жертвой
галлюцинаций, но стать еще и жертвой какой-нибудь заразы мне совсем не
улыбается. Легкое позвякивание, вот что меня настораживает. За ним не следует
сусликово «felicidad», что-то колотится в стоке, что-то вполне реальное, кой
черт – и парень был реальным, а насекомые, обсевшие его физиономию, – и
того реальнее. Я почти поверил в их существование, как до этого поверил в
существование черного кролика и в то, что Марго меняет кожу гораздо быстрее,
чем я меняю носки, херовый трип, этим все объясняется.
Все, да не все.
На решетке в раковине лежит кусочек металла, поначалу я
принимаю его за зуб (у парня не было клыка, так почему куску металла не
оказаться выпавшим клыком?), именно он, соприкасаясь с водой, и издает стук.
Легкое позвякивание, нежное позвякивание без всяких там «felicidad». Было бы
преувеличением сказать, что от него исходит сияние, но что-то такое… Что-то
такое в нем есть. Желтизна металла наводит меня на мысль о золоте, удержаться
невозможно, и я вытаскиваю странную фиговину из стока. Не сразу, соблюдя меры
предосторожности. Они сводятся к выемке туалетной бумаги из лотка, висящего
прямо под надписью «Самый умный, что ли?» (знаменательно, гы-гы, бу-га-га,
нахх!). Для верности я наматываю на кулак сразу с полметра, и уже потом
запускаю пальцы в раковину.
Есть!
Теперь обломок можно рассмотреть поближе, он полностью
соответствует моим представлениям о золоте, не дутом турецком, не
легкомысленном итальянском («relazione amorosa», блин!), не фальшивом
албанском, – золото индейцев майя, на меньшее я не согласен. Тем более что
это никакой не зуб. Крошечный брусок неправильной формы, по отбитому краю идут
бороздки, бывшие когда-то частью единого целого. И сам обломок был когда-то
частью единого целого, взглянуть бы на это целое хоть одним глазком. Вряд ли
такой случай представится, но из «Че…лентано», так или иначе, я выйду с
трофеем. Учитывая все то, что я пережил за последние полчаса, размер
компенсации не так уж велик.
Завернув золото еще в один слой бумаги, я засовываю его в
задний карман джинсов, единственное, что меня напрягает: оно принадлежало гниде
в униформе, рассаднику инфекций, ходячему пособию по энтомологии. Может –
принадлежало. А может и нет. Плевать, из обломка получится симпатичный
медальон, почему бы мне не обзавестись медальоном?..
Вода течет и течет, обзаведись медальоном, безумный Макс,
крутые парни вроде тебя и шагу не могли без них ступить, давай, обрастай
антуражем, кролик у тебя уже есть, золотишко ты намыл, дело за дешевыми
гостиницами, дешевыми закусочными, беспородным сексом, пустынным ночным шоссе,
легко запоминающимися и легко забывающимися названиями композиций на дисках
типа «illusion» или «meditation»; давай, Макс, будь свободным, как ветер. Будь
свободным, как ветер, – тогда Она, быть может, оценит тебя…
Вода течет и течет.
И я делаю то, о чем даже не помышлял секунду назад. Я делаю
то, что сделал парень. Много, очень много секунд назад. Я сую руку под струю.
Смысл этого порыва неясен мне самому, к тому же ничего не происходит, вода
остается чистой, никакой срани ко мне не пристало и никакой мерзости из меня не
вышло. Что и требовалось доказать.
Следующий шаг.
Мне не составляет труда совершить его, сценарий был
утвержден заранее – клопами-солдатиками, бабочками, осами, крысиными хвостами,
задравшимся платьем Мерилин; рука на прохладной поверхности зеркала, теперь это
моя рука. Место с правого края занято отпечатком его руки, остается левый –
свободный – край, туда я и ставлю ладонь.
Физиономия в зеркале – моя, изученная до последней складки;
безмятежная, как после траха или бритья только что купленной безопасной
бритвой, или прослушивания растаманской «Metaluna Mutant», или младенческой
дрочки под бдительным присмотром нянь из порножурнала «Рандеву», такие журналы
сваливаются время от времени в салоны яппи-автолюбителей, совершенно бесплатно,
они запакованы в целлофан. Респектабельная упаковка – яппи клюют на нее, как
ненормальные; каким бы ни было содержание – весь смысл в упаковке. Физиономии
телок из журнала взяты напрокат у звезд третьесортных американских сериалов,
моя же физиономия по-прежнему безмятежна. Бессонная ночь никак на ней не
сказалась, автографов трех трупов тоже не заметно.
