Я еще могу отказаться от подарка.
И лучше бы мне отказаться.
Чтобы никогда не вспоминать об охраннике. Марго – прекрасное
воспоминание, бармен – забавное воспоминание, но только не охранник. Почему-то
охранник пугает меня больше всего. Он пугает меня даже больше, чем застреленные
мною кавказцы. Я почти уверен, что кавказцы тоже будут забавным воспоминанием,
«прихлопнул тут сладкую парочку по дороге» – домашняя заготовка для поддержки
члена в ответственную минуту эрекции; не факт что двойное убийство на трассе
повысило мой ай кью, но самооценку уж точно повысило.
Я больше не журналистшико по найму.
* * *
«СНАЧАЛА ТЫ ЛЮБИШЬ СЛАДКОЕ.
ПОТОМ ТЫ ЛЮБИШЬ РОДИНУ.
ПОТОМ ТЫ ЛЮБИШЬ «БИТЛЗ» -
написано на плакате с битлами, никто из битлов еще не
постарел, не умер, вполне оптимистический плакат, первое утреннее открытие:
щетина у меня растет так же, как у Леннона.
…Московскую подругу Лоры зовут Август.
Затылок, бритый как у солдата-срочника, все остальное так же
радикально: серьги (три в правом и пять в левом ухе), майка цвета заката над
Борнео, штаны цвета хаки, еще одна серьга вдета в нижнюю губу, еще одна в
бровь, сто против одного, что пупок у нее тоже проколот; в прихожей у Август
стоят три пары одинаковых ботинок – высокая шнуровка, в каждой подошве лишних
пять кило, носить такое дерьмо с шиком могут только «ЖЖ»-феминистки.
Август и есть «ЖЖ»-феминистка.
Их с Лорой поцелуй совсем не похож на Лорины
воздушно-капельные поцелуйчики с г-жой Паникаровской, за ним просматривается
история страсти, истончившейся, отставленной, но не вполне забытой.
– А это что за чмо? – спрашивает Август,
презрительно отогнув окольцованную нижнюю губу.
– Это чмо – мой приятель, – Лора добродушно
улыбается.
– Макс. Меня зовут Макс.
Я нахожу нужным подать голос, но больше всего мне хочется
сейчас вытащить «Глок» и направить его ствол на просторный лоб Август. Нет,
лучше сунуть дуло ей в рот, чтобы пистолетная сталь соприкоснулась с серебром
высшей пробы, получится ли от этого соприкосновения то, что обычно случается с
губами самой Август, когда они встречаются с губами Лоры или девок, подобных
Лоре, -
felicidad.
Дурацкое слово застряло у меня в башке и перекатывается там,
Лора – брюнетка, Август – блондинка, насколько я могу судить по ежику на
макушке, в одной руке у меня клетка с Сонни-боем, в другой холст со стариной
Че.
Здравствуйте, девочки.
– Любовник, что ли? – Август жаждет конкретики.
– Не валяй дурака, какой же это любовник? – Лора
все еще улыбается. – Я устала как собака и хочу принять ванну.
– Ты могла хотя бы позвонить… Что, если бы меня не
оказалось дома?
– Отправилась бы к Самолетовой.
– Самолетова – сука, ты же знаешь, как я ее ненавижу! И
потом, ты бы видела ее язык!
– И что же у нее с языком?
– Он теперь раздвоен, как у змеи. Ты помнишь Сталкера?
Ну того, у которого тату-салон на Менделеевской? Он делает такие примочки за
пятьсот баксов.
– Режет языки?
– Да.
– Я бы отправила к нему большую часть своих знакомых. В
принудительном порядке.
Август наматывает круги вокруг Лоры.
;– Самолетова рискнула. Получилось неубедительно.
– Не думаю, что меня это бы остановило. Ее раздвоенный
язык… – Лора наматывает круги вокруг Август.
– Ты нарочно меня дразнишь! Ты ведь меня дразнишь, да?
– Конечно, милый!
– Я приготовлю ванну, принцесса.
– Будь добра…
– И ты расскажешь мне, что у тебя новенького. И как ты
жила без меня.
– А как ты жила без меня?
– Скучала. А ты?
– И я.
Лора и Август стремительно сближаются, Лора ловит пальцами
подбородок Август, Август ловит пальцами подбородок Лоры, жить друг без друга –
этим искусством они овладели в совершенстве. Жить друг без друга – единственное
искусство, которым можно овладеть. Август, несомненно, одна из составляющих
жизни Лоры, о которой я ничего не знаю и не горю желанием узнать. И все же я
спрашиваю о ней, как только мы остаемся одни, как раз в духе бритоголовой
Август:
– А это что за чмо?
– Это чмо – один из лучших фотографов Москвы…
…и лучше бы тебе заткнуться, милый. Это там, в Питере, ты
попсовый журналист, но твой статус ничего не значит здесь, в Москве, здесь ты –
херня из-под ногтей, так что оставайся всего лишь моим приятелем, не самая
худшая рекомендация, поверь.
– …и очень успешный. И очень высокооплачиваемый.
– Да. Я это понял.
Не по самой Август, в ее штанах, в ее дурацкой майчонке
Август самое место на городской свалке, у морских контейнеров, где гниет рыбья
требуха. Но у Август шикарное бунгало, или, как принято говорить, –
студия. Метров сто, никак не меньше.
Плюс второй уровень, на который ведет винтовая лестница.
Вряд ли я когда-нибудь попаду туда, вряд ли меня туда пригласят, но и то, что
открывается взору сейчас, тоже впечатляет. Сплошная стеклянная стена вместо
окон, остальные стены побелены в стиле греческой таверны, в нескольких местах
из них проступают хорошо отшлифованные валуны размером и формой напоминающие
голову сраного интеллектуала Пи; балки потолочных перекрытий как в каком-нибудь
староанглийском доме, с них свисают две кованые лампы на цепях, сомневаюсь,
чтобы Август ими пользовалась. Пробковый пол, масса экзотических безделушек,
которые даже в Москве не купишь, мечта среднестатистического тамагочи – вот что
такое жилище Август.
Есть еще несколько картин, несколько кресел, несколько
кофров, сваленных в углу, диван, обтянутый белой кожей, громадный телевизор,
куча дорогой техники, заставляющей вспомнить об интерьерах фильма «Судья
Дрэдд», зачумленная икона «Всех скорбящих радость», полуистлевший гобелен
«Триумф Креста Господня», два кальяна в человеческий рост, два бонсая в рост
мыши, японская жаровня, китайская ширма, венесуэльский гамак – и фотографии,
фотографии.
Фотографии чудо как хороши, но это не делает Август
привлекательнее. Во всяком случае – в моих глазах.
– Не вздумай ничего здесь спереть, милый, –
предупреждает меня Лора.
– Я и не собирался.
– Хотя она все равно ничего не заметит. Август – она
такая…
В голосе Лоры нет и намека на симпатию, но, может, так и
должна выглядеть истончившаяся страсть, почем я знаю?
– Август – вегетарианка, лепечет на пяти языках,
разбирается в тачках, может просидеть под водой четыре минуты, чертовски хорошо
трахается, выставлялась в Европе и терпеть не может разговоров об искусстве.
