– Нет. Меня и вправду зовут Дэн.
– Удивительно… Удивительно…
До этого я разговаривал лишь с затылком Анны и с
темно-вишневой подковой ее губ в зеркале заднего вида; она обернулась ко мне
только сейчас.
Поворот головы Анны Брейнсдофер-Пайпер.
Он исполнен непередаваемой грации, царственного величия.
История помнит массу королев по имени Анна, жаль, что я недружен с историей,
тут даже покойная Лора не смогла бы мне помочь. Пятьсот самых выдающихся
деятелей мировой культуры – всегда пожалуйста, но с королевскими особами
наверняка будет напряг. Никого и не вспомнить, за исключением вечно живой
английской и перманентно впадающей в благотворительность испанской. Принцесса
Диана так и умерла принцессой, к тому же в ней было что-то от попсовой дивы,
милый, к тому же она была чересчур киногеничной, чересчур фотогеничной, она
вызывала слишком земные и слишком запретные чувства – а такие вещи не
прощаются. Бог не любит конкурентов.
– Удивительно!
– Что же в этом удивительного?
– Иногда мне кажется, что это имя преследует меня.
Впрочем, неважно… Чем вы занимаетесь, Дэн?
Я мог бы многое порассказать Анне Брейнсдофер-Пайпер,
особенно о событиях последних трех суток, несколько м-м-м… э-э-э… изменивших
течение моей обычно размеренной жизни. Анна – не мать соплячки, а
сочинительница crimi, – оценила бы их по достоинству. Я мог бы придумать
несуществующему Дэну, дружку соплячки, любую профессию, и сенегальское
наркодилерство оказалось бы не последним в списке. Но я, благородный и
порядочный человек, предпочитаю не врать.
– Журналистикой. Я – журналист.
– Да что вы! – преувеличенно радуется Анна. –
Мы почти коллеги. Я…
– Вы пишете криминальные романы. Я в курсе.
– Говорят, у вас в России большие проблемы со свободой
слова.
Теперь, не к месту упомянув о хреновой свободе слова, Анна
Брейнсдофер-Пайпер выглядит как типичная среднеевропейская мудачка, Лягушонок
была не так уж далека от истины.
– Говорят. Но ту сферу журналистики, в которой я
работаю, это не затрагивает.
Анне явно нравится слово «сфера» и то, как я построил
предложение. Анна улыбается мне – с облегчением и вполне по-дружески, я буду
добр, снисходителен, терпелив и терпим, и я не сделаю плохо ее девочке.
Отлучившейся за презервативами.
– Вот как?
– Я пишу о кино.
Я больше никогда не напишу о кино. Ни одной строчки. Ни
единой.
– Это замечательно! Это просто замечательно! Я так
люблю кино…
Развить тему о кино не удается: вернулась соплячка. Теперь
ее физиономия отягощена не только гроздьями подросткового герпеса, но и новым
знанием обо мне. Наверняка она использовала поход в аптеку не только для того,
чтобы затариться гандонами. Изучение моего паспорта – чем не забавное
времяпровождение?
– Ты не очень-то похож на свою фотку, – шепчет мне
Лягушонок, угнездившись на сиденье рядом со мной. – Во-первых, в жизни у
тебя разные глаза…
– А во-вторых, я время от времени ношу контактные
линзы, – таким же шепотом отвечаю я.
– Вы не скучали? – вопрос относится не только ко
мне, но и к Анне.
– Ну что ты, детка! Мы разговаривали. Очень хорошо
разговаривали. Правда… Дэн?
– Правда, – подтверждаю я.
– О чем? – Малолетней провокаторше не терпится
узнать, о чем же таком разговаривали мы с Анной.
– О кино. О тебе.
– Даже обо мне? Ну и?
– Что – и?
– К какому выводу вы пришли?
– Мы оба о тебе беспокоимся. Переживаем. Мы оба любим
тебя и хотим тебе добра. Ведь правда, Дэн?
– Правда, – подтверждаю я.
– Особенно ты, – соплячка показывает язык Анне,
острый, красный, он должен быть хорошо заметен. В зеркало заднего вида.– Не
пизди. Это только Дэн любит меня. Он – мой любимый дружок. Правда, Дэн?
– Правда, – подтверждаю я.
Герпесные губы Лягушонка тянутся ко мне. Никогда в жизни я
добровольно не прикоснулся бы к таким губам. Прикасаться к ним – все равно что
припадать к язве, к открытому гнойнику, но… Паспорт, паспорт, паспорт!..
* * *
…Всю жизнь мечтал поваляться в джакузи.
Август и Лора продинамили меня, сами нежились под
вибрирующими струями, обдавали друг друга теплыми брызгами и к тому же… к тому
же обсуждали мою скромную персону. «Чмо» – таков был вердикт, ничего большего я
не заслужил. Чмошный парень, никчемный мужичонка – полная противоположность им
самим, высоколобым, преуспевающим, гламурным.
И Лора, и Август теперь мертвы.
Так вам и надо, сучки.
Впервые за последние несколько часов я думаю о Лоре и Август
без всякого сожаления. И дело не в том, что не я первый начал. Дело в том, что
именно такой участи они и заслуживали. Август чуть меньше, Лора чуть больше, в
любом случае – их смерть ничто по сравнению с рекламой часов и кожаных
органайзеров на правой журнальной странице. От того, что откинулись две
стриженые идиотки, никто не прекратит выпуск кожаных органайзеров и часов, даже
производство шнурков для кроссовок не остановится. Вот если бы разом запропали,
завернули боты, двинули кони, почтительно предстали перед Всевышним все часы и
кожаные органайзеры – это да, это была бы трагедия. Тоже самое касается шнурков
и прочего дерьма, и галстуки входят в список. Галстук Брэндона – вот
единственное, что я бы прихватил, не в память о Лоре. В память о знакомстве с
Тинатин. Галстук Брэндона – с него-то все и началось.
Не будь этого галстука – еще неизвестно, обратила бы на меня
внимание Тинатин.
Не будь этого галстука – еще неизвестно, валялся бы я сейчас
в джакузи. В шведском доме соплячки и Анны Брейнсдофер-Пайпер. Их дом не
очень-то понравился мне, каждая комната в нем похожа на часть экспозиции
выставки «Современный дизайн», на отдел сраного магазина «IKEA». Все свечи в
доме Анны самодостаточны, все вазы исполнены снобизма, все рамки для фотографий
непомерно раздулись от чувства собственного превосходства. Дом Анны, так же, как
и дом Август, похож на мечту, на сон среднестатистического тамагочи о долгой
счастливой жизни в пампасах общества потребления. На еще одну вариацию сна и
мечты. Для отстрела банковских кредитов используются разрывные пули.
Комната соплячки – одно из немногих мест в доме, которое
по-настоящему утешило меня. Свечей в ней нет, нет и рамок для фотографий.
Вместо них – постеры с Земфирой, кое-как прикрепленные к стенам обыкновенными
канцелярскими кнопками. Я насчитал целый десяток постеров, на трех из них Земфира
похожа на Август, на двух – на Лору, и ни на одном – на Билли. Диван,
музыкальный центр, телевизор, письменный стол с компьютером, встроенные шкафы
со шмотками, два стула и кресло – вот и вся обстановка.
