– Кот-то чем виноват?
– Он тоже лижет ей жопу. Ей. Писаке.
Билли не все знает о котах. Или – у разных писак и коты
разные? Скорее всего.
– Знаешь, милая… Ты, похоже, психопатка.
– Психопатка, – весело соглашается
Лягушонок. – Но и это еще не все.
– Что еще?
– Я клептоманка. Извращенка. Бо-ольшая любительница
групповухи. Обожаю припизднуть от случая к случаю.
– Я сразу понял.
– Но самое главное… Самое главное – я настоящая
русская. Скажешь нет?
Русская.
Лягушонок, эта зачумленная полукровка, так хочет быть
русской, что готова выпрыгнуть из штанов, из кроссовок, из дома, из города, из
страны; для того чтобы стать русской, все средства хороши. Своруй паспорт,
засади в каталажку первого попавшегося лоха, издевайся над матерью, издевайся
над котом, обзывай папашу мудаком (большего он, карликовый швед, не
заслуживает), не мойся сутками, устрой в комнате бомжатник, слушай до одури
рок-див из провинциальной Уфы, втирай очки про групповуху, приставай ко
взрослым мужикам с непристойными предложениями – и тогда тебе обломится великое
счастье: быть русской. Лягушонок еще хуже, чем все румыны и поляки, чем
бундеса, пригревшие Билли, чем антикварная грымза из самолета. Быть русской
означает – быть психопаткой, так написано на евангельских скрижалях Лягушонка.
Да и плевать, переписывать скрижали, перелопачивать навоз в голове соплячки я
не собираюсь. Себе дороже.
– …Скажешь нет, Дэн?
– А ты, случаем, героин не потребляешь?
– Могу и героин. За компанию.
– Лихо!
– Что, правда? – Лягушонок едва не лопается от
гордости.
– Ты настоящая русская.
– Дэн… Дэн…Ты потрясный!
Даже если бы я предложил ей перепихнуться или обнести
супермаркет – даже это не вызвало бы у Лягушонка большего прилива чувств. Она
уже не жмется к крышке унитаза, она садится на край ванны, ровно в том самом
месте, где еще несколько минут назад сидел Муки: шампуню и душу для геля
по-прежнему ничего не угрожает.
В Лягушонке нет ничего египетского, разве что ступня (та,
что без кроссовки), разве что – пятка: голая, чистая, розовая шведская пятка.
– Помыть тебе голову? – спрашивает Лягушонок.
– Не стоит.
– А спинку потереть?
– Не стоит.
– А если… если я к тебе присоединюсь?
– Я тебя утоплю.
– Смешно. Ха-ха.
Надо бы было напустить в ванну побольше пены, запоздало
думаю я. С места, где сидит Лягушонок, должно хорошо просматриваться мое тело.
Все его анатомические подробности, Лягушонок пожирает их глазами. Во взгляде
Лягушонка застыли любопытство и восторг первооткрывателя, исследователя саванн,
горных массивов, флоры и фауны Патагонии, циклонов, торнадо. Никого у нее не
было, никогда; презервативы, купленные в аптеке, – всего лишь деталь
имиджа, не больше, функциональной нагрузки они не несут.
Анна Брейнсдофер-Пайпер может быть абсолютно спокойна за
свою дочь.
– Какой ты красивый, Дэн!
– Ты находишь?
– В жизни не видела таких красивый парней. С таким
красивым…
Я жду от соплячки самых циничных и наглых оценок: гораздо
более циничных и наглых, чем реклама пива «Стелла Артуа», чем реклама кроссовок
«Reebok», чем реклама косметики «MaxFactor» – ведь до сих пор в выражениях она
не стеснялась. Но, как ни странно, соплячка проявляет недюжинное монашеское
целомудрие, даже слово «член» ей не пропихнуть, не говоря уже о выражениях
позабористее.
– Красивым чем?..
– Ну… Ты же сам понимаешь.
Нуда. Я – понимаю. Во мне и правда нет никаких видимых
изъянов; пусть я не модель, но назвать меня уродом язык не повернется. Так
почему бы Ей не полюбить меня, не соплячке -
Ти-на-тин?..
– Значит, я тебе нравлюсь?
– Очень.
От легкого смущения, если оно и было, не осталось следа. Да
и чего бы мне стесняться? Кого? Кому придет в голову краснеть и прикрывать пах
при виде лилий, кувшинок, болотной осоки, растрескавшихся от зноя камней,
речного ила, водомерок, стрекоз, почти касающихся крыльями воды; при виде
лягушонка.
Деталь пейзажа – Лягушонок не более чем деталь пейзажа. К
тому же не самая симпатичная.
– У тебя есть девушка? – спрашивает Лягушонок.
– Есть.
– А как ее зовут?
– Тинатин.
Лягушонка едва не плющит от приступа свежеиспеченной
ревности. И все же она находит в себе силы спросить:
– Странное имя. Твоя девушка – русская?
– Русская? Да, пожалуй.
Я и понятия не имею, русская ли Тинатин. Со мной она разговаривала
без всякого акцента, но я не удивился бы, встретив ее во франкфуртском
аэропорту, у стойки регистрации на транзитный рейс «Абердин – Макао». Совсем бы
не удивился. Хотя русские видны всегда. О Тинатин этого не скажешь, она могла
быть парижанкой, живущей в Сан-Франциско, или новозеландкой, путешествующей по
Индонезии, или гречанкой, спускающей деньги в монакских казино. Она могла быть
кем угодно, но больше всего похожа… похожа… на рекламный плакат. Эта мысль
посещает меня только сейчас – рекламный плакат. Обычные товары и услуги слишком
мелки для Тинатин, слишком прозаичны, но ЖИЗНЬ КАК ТОВАР – это бы подошло.
Жизнь – роман, жизнь – дерьмо, жизнь – босанова, почему нет? Жизнь как вдох,
жизнь как выдох, как езда на бешеной скорости, как покусывание веточки
орешника; жизнь – как жизнь, жизнь – как смерть, да мало ли что еще можно
придумать о жизни? Есть еще странное слово фаду, его значения я не знаю, и
потому оно подходит Тинатин больше всего.
– …Только она не психопатка. Не извращенка и не
любительница группового секса.
– И не клептоманка?
– Нет.
Я не могу поручиться ни за одно из своих высказываний.
– А как она относится к Земфире?
– Никак.
– И… И ты ее любишь?
– Очень. Безумно. Страшно. До потери пульса. С ума по
ней схожу.
Лягушонок запускает в меня гелем для душа. Тренировки на
Муки напрасно не прошли, и мне пришлось бы туго, но реакция меня не подводит.
Я, как заправский ватерполист, наполовину выскакиваю из воды, перехватываю
летящий прямо мне в голову гель и отправляю его обратно.
Есть!
Тяжелый пластик попадает Лягушонку прямо в физиономию, из
носа фонтаном брызжет кровь, картина не из приятных. Кровь действует на
соплячку отрезвляюще. Она не визжит, подобно Муки, она переносит боль молча.
