(УРНЕС ФЛЕСБЕРГ ЛОМ)
Таким образом, расшифрованная надпись на церковном колоколе в своем окончательном виде выглядит так:
KLOKKEN KIMER
URNES FEMTI ÅR FLESBERG FEMTI ÅR L OMFEMTI ÅR
(КОЛОКОЛ ЗВОНИТ УРНЕС ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ
ФЛЕСБЕРТ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ЛОМ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ)
5
До нашего отъезда на север, в Лом, я звоню Рагнхиль. Мне кажется, она раздражена. Новостей у нее нет. Но и я не говорю, куда мы едем. Она спрашивает, где мы. Этого я тоже не рассказываю. Я упрямый. Мне приходилось читать, что нас, если рассуждать теоретически, могут подслушивать, используя лучи, имплантаты или спутники на стационарной орбите. Но об этом я умалчиваю, чтобы не оказаться снова в психиатрической клинике.
— Чем меньше ты знаешь, — говорю я, — тем лучше для тебя и для меня.
— Я не понимаю твоего объяснения.
— Чем меньше ты понимаешь, тем легче тебе разобраться в моей ситуации.
— Бьорн, наш разговор лишен смысла.
И вот опять интонации как у мамы.
— Ты здесь? — спрашивает она после непродолжительного молчания.
— Да…
— Не забудь, полиция для того и существует, чтобы помочь тебе. Я для того, чтобы помочь тебе.
Мне многое надо ей сказать. О моем скептическом отношении к авторитетам, властям, врачам и психиатрам, ко всем власть имущим, кто, черт их побери, чувствует себя гораздо выше всех прочих. Но я ничего не говорю. Слова застревают по дороге между мозгом и языком. Да и наплевать. Она все равно не поймет. Рагнхиль — послушное и лояльное колесико общественной машины.
Вместо всего этого я спрашиваю, не закончилось ли расследование. Она заверяет меня, что дело вовсе не закрыто. Заверение звучит не слишком убедительно. Она говорит, что не появилось никаких новых сведений. Они не знают, где искать и что выяснять. Так же как и я, полиция не может обнаружить никаких следов Хассана и его подручных вот уже несколько дней. Кто-то другой, возможно, почувствовал бы облегчение в связи с исчезновением злодеев, я же крайне обеспокоен этим фактом. Самый страшный хищник тот, которого не видно.
Я знаю, что они есть. Что они где-то рядом.
И они ищут меня.
6
Деревянная церковь в Ломе мрачно возвышается на фоне леса и зубцов скал. Жадный оскал вырезанных из дерева голов драконов обращен к небу, по которому тонкие ряды облаков мчатся над горным массивом Ютунхейм. Деревянная церковь, главная в приходе, была сооружена в конце XII века на фундаменте более старой церкви.
Уже четыре дня мы с Эйвином обследуем ее изнутри и снаружи, используя подсказки священника, звонаря и представителя Союза любителей старины.
— Если просочится хотя бы одно слово о том, чем мы занимаемся, — говорю я нашим добровольным помощникам, — то Лом потеряет свою первозданную тишину. В селение ввалятся орды газетчиков из Осло, и это еще не самое худшее. Телевизионные каналы будут вести прямые репортажи, заливая церковь в Ломе светом своих прожекторов.
Поставленные в тупик подобной угрозой, они обещают вести себя тихо и помалкивать в тряпочку.
Каждое утро мы выезжаем из гостиницы с робкой надеждой, что сегодня, именно сегодня мы наконец нападем на какой-нибудь след. И каждый вечер возвращаемся измученные и разочарованные.
Церковь многократно перестраивалась и подновлялась. Первоначальная деревянная обшивка утрачена. Деятели Реформации уничтожили всю католическую ересь. Изображения святых, запрестольные образа, тканевые украшения, святые чаши — все было выброшено, сожжено или утоплено в горной реке.
Вообще-то, тут много рунических надписей. Но в них нет никаких секретов. Эти надписи делали строители, которые объяснялись в любви и выражали романтическое настроение или обуявшее их желание. Сохранилось даже руническое послание, в котором Хавард выражал надежду увести Гудни от Колбейна. Но нет никаких признаков того, что древние хранители оставили хоть какой-то след.
К концу четвертого дня священник рассказывает нам, что наши коллеги уже направляются сюда.
— Коллеги?
Я покосился на Эйвина. Ни один из нас не звал сюда никаких коллег.
Священник понимает, что тут что-то не так:
— Они сказали, что с ними эксперты, о помощи которых вы просили. Они хотели увериться, что вы еще не уехали.
Это Хассан…
Как он узнал, что мы здесь? Болла все еще стоит в многоэтажном паркинге. Мой мобильный телефон лежит дома.
Я напоминаю священнику о печальной судьбе его коллеги из Рейкхольта и советую ему позвонить ленсману.
[44]
Немедленно. Мы спешно благодарим его за помощь и покидаем церковь. На заправке я звоню Рагнхиль в Осло и прошу ее оповестить ленсмана в Ломе на тот случай, если священник не отнесется к моим словам всерьез. Из Шелдена я звоню священнику, чтобы узнать новости. Голос его дрожит. Ленсман уже давно на месте. Подкрепления спешат из Рингебу.
— Что вы натворили? — спрашивает он с испугом.
Ответить мне нечего.
Мы с Эйвином едем назад, в Берген и Осло, через Согндал и Восс, где наши пути расходятся.
7
Иногда решение проблемы находится так близко от нас, что мы его не видим.
Если хочешь спрятать книгу, поставь ее на книжную полку. Если хочешь контрабандой вывезти редкую почтовую марку, приклей ее на конверт и пошли по почте.
— Бьорн, это я!
Эйвин кричит так громко, что мне кажется, он хочет сократить расстояние между Бергеном и Осло.
Холода окрасили в сероватые тона Осло-фьорд и острова. Я только вчера вернулся из Лома и погрузился в меланхолию. Я ненавижу неудачи. В таких случаях я чувствую себя ни на что не способным. У меня такое состояние, будто во мне бродят грозовые облака.
Плечом прижимаю к уху телефонную трубку. На другом конце провода, как положено в Бергене, возбужденно и торопливо кричит Эйвин:
— Ты здесь, Бьорн? Алло!
— Я сижу и размышляю.
— Размышляешь? Послушай, Бьорн! Мы обследовали не ту церковь!
Снизу со стороны фьорда сквозь туман доносится страшный шум от какого-то судна, который наводит на мысли о шуме в Лас-Вегасе.
— В Ломе была другая деревянная церковь! — Эйвин замолкает в ожидании моей реакции.
Холодный воздух вибрирует. От мерного басовитого постукивания двигателей в момент совпадения тактов стёкла на моем окне начинаются дрожать и звенеть. Потом шум уменьшается, и я забываю про огромного размера паром, направляющийся в Данию.