Я пьян, голова кружится, подкатывает тошнота. Прежде чем забраться в постель и вихрем ворваться в царство снов, я встаю на колени (очень напоминая монаха) перед белоснежным унитазом. Меня рвет.
9.
Завтрак я съедаю так поздно, что его совершенно спокойно можно назвать ланчем. Он состоит из тостов, недожаренной яичницы, йогурта с черносливом и свежевыжатого апельсинового сока. Потом иду в библиотеку. В старомодной алфавитной картотеке я нахожу слово «Вэрне», оттуда отсылку на «Ваерне», на карточке, расположенной на несколько сантиметров ближе к началу. Там я обнаруживаю указание на четыре книги и собрание манускриптов. Я три четверти часа трачу на то, чтобы разыскать манускрипты на высоте двух метров над полом в подвальном хранилище библиотеки. Библиотекарь, производящий впечатление выпускника школы унтер-офицеров в Уругвае, который, судя по его действиям, спит и видит, как бы применить на практике сведения из факультативного предмета «Пытки V–IX», вынимает манускрипты из коробки и кладет на стол, покрытый фетром. И я тут же обнаруживаю, что никакой пользы из всего этого мне извлечь не удастся: рукописи написаны на иврите.
Весь следующий час я перелистываю британский труд о рыцарских орденах, в котором иоаннитам посвящено более двухсот страниц, а тамплиерам — в три раза больше. Я нахожу американскую докторскую диссертацию 1921 года, которая рассматривает стиль евангелиста Луки. Исследователь считает, что врач Лука (который явно был спутником апостола Павла) использует те же литературные приемы, что и современные прозаики-романисты. Именно это было по вкусу его образованным, философствующим греко-римским читателям. В своем Евангелии и в Деяниях апостолов он дает портрет Иисуса как ветхозаветного величественного пророка. Вдохновленный греческими поэтами, Лука рисует Иисуса как героя-полубога.
Я нахожу сочинение шестидесятилетней давности, в котором рассматривается отношение Луки и Иоанна к разрыву между иудаизмом и нарождающимся христианством. Я узнаю, что Лука создает понятие «христианин», описывая распространение новой религии в Римской империи. Я с изумлением читаю, что сам Лука был язычником, что его читатели прежде всего были людьми, которые стремились быть одновременно христианами и счастливыми гражданами Римской империи. Совсем не такой прагматик Иоанн. Более других евангелистов он увлечен духом, божеством, небесной мистикой. Ученый по имени Й.-К. Шульц, родившийся, как указано на титульном листе, в 1916 году, подчеркивает, что Иоанн вкладывает в уста Иисуса длинные монологи, в которых тот сам называет себя божеством. Иоанн показывает, как иудеев-христиан изгоняют из синагоги, а затем из иудаизма. Но это более чем теологический спор, утверждает автор. Борьба иудеев и христиан — это борьба за политическую и экономическую власть. Короче говоря, за господство.
Долгие часы я провожу, вникая в чужие мысли и толкования. Я ищу что-то такое, что продвинет меня вперед, даст мне опору. Но я не знаю, что ищу, и поэтому ничего не нахожу.
Увидев, что один из компьютеров освободился, я бегу через комнату и опережаю одного еврейского ученого. Компьютер подключен к базе данных библиотеки и института.
Я подключаюсь к центру, используя то общее имя пользователя, которое маркером нанесено на экран компьютера. Программа поиска проста: можно искать по темам, ключевым словам, авторам и комбинациям всех трех условий.
Для начала я набираю Ларец Святых Тайн. Девять ссылок. Первая — книга, которую написали мой папа, де Витт и Ллилеворт. Чувство гордости охватывает меня. Далее я нахожу краткое изложение мифа. Затем серия ссылок: Беренжер Соньер, Свитки Мертвого моря, Вэрне, орден иоаннитов, монастырь Святого Креста, Камбюс, Рене-ле-Шато, Туринская плащаница, Клеменс III, Иезекииль, Евангелие Q, Библиотека Наг-Хаммади и Институт Шиммера. Другие документы о мифе требуют пароля.
Что-то в этих ссылках тревожит меня. Как будто на автобусной остановке я вдруг увидел лицо своего мучителя из давнего детства.
Я подзываю библиотекаря и спрашиваю, не знает ли он пароля, который дает доступ к закрытым документам. Он просит меня отвернуться и набирает секретные знаки. Потом кашляет. Я смотрю на экран.
«Доступ запрещен. Требуется уровень 55», — мерцают знакомые буквы.
По спине у меня бегут мурашки.
10.
Задумчиво иду я по длинному коридору к своей комнате. Темно-зеленая ковровая дорожка на полу делает шаги бесшумными. Вылавливаю из кармана ключ и открываю дверь.
И сразу же вижу все.
Стопка распечаток из Интернета лежит там, где я и оставил. Но серая нитка, которую я засунул между двумя листками, исчезла. Кусочек скотча, приклеенный утром к дверце шкафа, оторвался. Спичка, воткнутая мною в щель крышки чемодана, лежит на полу.
Я не испуган. Я проклинаю. Их. Себя. Потому что не догадался, что они всюду. И здесь тоже. Пожалуй, здесь даже в большей степени, чем в других местах. Возможно, Петер Леви получает зарплату прямо в СИС, откуда мне знать. Может быть, он является ассистентом Майкла Мак-Маллина. Вполне вероятно, что Ллилеворт сидит в комнате с мониторами и динамиками и наблюдает за мной, используя камеры слежения и микрофоны. И смеется над той ложью, которой меня угощает Петер, чтобы скрыть, что в действительности спрятано в ларце.
Я поворачиваюсь к потолку и показываю верховной власти кулак. На тот случай, если она наблюдает сейчас за мной через объектив.
11.
Свои привычки надо уважать. Даже те привычки, которые трудно соблюдать. Я люблю поспать днем после обеда. Даже если и не пообедал. Это помогает успокоить мозг.
Выключаю свет, закрываю бежевые занавески и ложусь в постель. Подтягиваю прохладную негнущуюся простыню. Свертываюсь калачиком и превращаюсь в шарик из костей, кожи и волос.
Сплю два часа. Сновидения не успокаивают. Они быстрые, пугающие, раздражающие. Я чувствую себя окруженным врагами, которые издеваются надо мной. Среди них я вижу профессора Арнтцена и маму. Мак-Маллина и Ллилеворта. Сигурда Лоланна и папу. Они шепчутся, переговариваются, смеются. Но быстро убегают и растворяются в тумане, когда я пытаюсь к ним приблизиться.
Когда я просыпаюсь, мне кажется, что в моей голове образовалась дыра. Все, что было внутри, вытекло. Три четверти часа уходит на то, чтобы сознание полностью вернулось ко мне.
Петер Леви сидит и ждет меня, скрытый в тени бара, когда под вечер я прихожу туда. В его глазах отражается пламя свечи. В качестве приветствия он поднимает бокал коньяка. Я делаю ответный жест.
— Невозможно продолжать встречи в такой атмосфере, — шучу я и присаживаюсь.
— Нашел что-нибудь интересное?
— А вы? — парирую я подчеркнуто официально.
Он делает вид, что не понял.
— Я немного вздремнул после обеда, — сообщаю я.
— Так поздно?
— Я сплю, когда устаю, а не тогда, когда часы говорят: «Пора спать».
— Но теперь ты не заснешь ночью, — заботливо говорит он.
