Дуллитл резко развернулся.
Даша моргнула — перед ней оказалась спина Костяка, заслонившего подружку.
Доктор Дуллитл осторожно отодвинул парня в сторону:
— Не беспокойтесь, молодой человек. Я не причиню юной леди вреда.
Даша с замершим сердцем смотрела в лицо доктора. Нос у Дуллитла был красноватый. С таким носом хорошо у камина сидеть и виски сосать.
— Я не права, доктор Дуллитл? — Голос девушки дрожал.
— И да, и нет. — Доктор пожевал мясистыми губами. — Есть определенные обстоятельства, оправдывающие мое поведение.
— Неужели? Вы оставляете больного человека, заведомо зная, что, кроме вас, никто не окажет действенную помощь. Вас ждут голодные дети и беременная жена, да, доктор? Или вы опасаетесь, что перессорятся ваши многочисленные любовницы?
— К счастью, ни то и ни другое. — Доктор улыбнулся.
— Ах, вы находите наш разговор забавным? — Даша высокомерно вздернула подбородок. — Что ж, мы ни в коем случае не намеревались вас задерживать. У милорда, несомненно, множество дел куда актуальнее какого-то там классического псевдоартроза.
Доктор нагло ухмыльнулся и дернул себя за рыжеватый бакенбард:
— Юная леди знакома с основами терапии? В каком объеме? Школа сестер милосердия при монастыре?
— Нет, — мрачно отвергла дурацкое предположение Даша. — Никаких монастырей. Платная поликлиника, учебник анатомии и немного Интернета.
Доктор недоуменно поднял бровь.
— Знаю, что такое наркоз и скальпель, но никогда не смогу сделать операцию сама, — объяснила Даша. — На вас надеялась.
— Гм. Тронут. — Доктор яростно почесал заросли на щеке. — Значит, имеете общее представление о хирургическом вмешательстве? О послеоперационном периоде? О реабилитационных мероприятиях? Операция — это не минутное дело, мадемуазель. Даю вам честное слово, у меня просто нет времени на лечение.
— О, ну конечно, какие могут быть вопросы, мистер Дуллитл. Езжайте поскорее. Мы подождем следующего хирурга. Лет двадцать-тридцать. Или две-три жизни? Так, доктор? Скелет для анатомического музея кому завещать?
— Жестоко, — доктор посмотрел на девочку оценивающе. — Крайне жестоко для подростка. Пятидесятые-шестидесятые?
— Плюс 50. Конца света в 2000-м так и не случилось.
— Боже мой, целый век пролетел, — доктор на миг зажмурился. — И чем дальше, тем бессердечнее дети. Ах, как интересно было бы побеседовать! Милая леди, я никак не могу остаться. Это будет бессмысленно. Задержись я на день-два, и меня гарантированно ухлопают. Кому от этого станет легче?
— О, железный довод! Вам купить на дорогу пирожков, доктор?
Дуллитл засопел:
— Мадемуазель, вам известно, что существуют такие милые собачки — бульдоги? С крепкими челюстями. Вцепляются мертвой хваткой и…
— У меня ноги чуть поровнее, чем у вашего бульдога.
Доктор глянул на ноги девушки и, кажется, покраснел:
— В третьем тысячелетии весьма раскованные подростки. Леди, у меня есть только сутки. Это крайне серьезно. Потом меня прирежут как абсолютно необразованную глупую скотину. Что я могу сделать? У меня с собой крайне мало надежных людей. Операция — отнюдь не мгновенный фокус мага. Уж вы-то должны понимать. Я был бы счастлив провести хирургическое вмешательство и вернуть подвижность руке вашей очаровательной подруги, но обстоятельства категорически против. Что вы от меня хотите?
— Делайте операцию. Реабилитационный период я возьму на себя, — пробормотала Даша.
Доктор упер руки в колени, согнулся и пристально уставился девушке в лицо. Даша боялась вздохнуть, но упрямо таращилась ему в глаза.
— Ответственность пополам, да? — пробурчал доктор. — Понимаешь, на что идешь? Ночи потом спать перестанешь.
— Так я уже умерла, доктор, — слабо сказала Даша.
Дуллитл хмыкнул:
— Это довод. Тогда рискнем.
Он выпрямился:
— Время терять незачем. Мои люди на постоялом дворе у Дровяных ворот. Там есть уютный сарайчик. Сейчас разойдемся. Молодой человек, вы проследите, чтобы дамы не привели «хвост»? За мной, без шуток, следят. Если вы не придете, я не обижусь. Кстати, мадемуазель, вам придется оказать мне честь и помочь при операции. У меня остался только один ассистент…
* * *
От операции у Даши остались весьма смутные впечатления. После шока от помещения «операционной» — натуральный сарай, свежая солома на полу, стол, куда больше напоминающий верстак столяра, — девушка поняла, что накрепко увязла в предрассудках, унаследованных от досмертного существования. Где же слепящий медицинский свет? Где стерильность, резиновые перчатки, вышколенные ассистенты и мудрые академические замечания ведущего хирурга? Вместо медицинской сестры доку Дуллитлу помогал мрачноватый тип по имени Хенк. Судя по рукам, этот дяденька больше привык держать в руках топор и вожжи. Может быть, еще разбойничий меч. Явно криминальная личность. Вместо ярких ламп сарай освещали масляные фонари. Правда, их было аж четыре. В качестве дезинфицирующего средства, а заодно и дополнительного наркоза, использовалась подозрительная светло-коричневая жидкость с оглушительным ароматом сивухи. Доктор гордо именовал эту бурду коньяком и заверял, что ни один микроб ее воздействия не переживет. Вот в этом Даша не сомневалась — судя по запаху, такую отраву и ни один дарк не пережил бы. Хотя сам доктор, судя по оттенку носа, лечебные свойства медицинского «коньяка» частенько проверял на себе.
Даша с ужасом смотрела, как Эле покорно выпила маковый отвар, так же безропотно запила его чашкой коньяка, содрогнулась и полезла на стол. Даше хотелось завизжать. Но было уже поздно — хозяйка смирилась с судьбой и собралась помирать.
Дуллитл торопился. Казалось, пациентка еще не заснула, когда доктор взялся за дело. Поскрипывал ланцет, текла кровь. Даша решила ни о чем не думать, только тупо делать что велят. Тупо не получалось. Доктор требовал убирать кровь, поправлять лампы и при этом неутомимо расспрашивал о досмертной жизни. В основном его интересовала медицина. Даша честно пыталась вспомнить что-то толковое о лазерной хирургии, ультразвуковой диагностике и прочих уже забытых достижениях науки. Половину медицинских чудес девушка не могла внятно объяснить, вторую половину не мог понять доктор. Выяснилось, что он покинул старый мир в начале XX века, исчезнув прямо с какой-то абсолютно незнакомой Даше войны. Болтовня и возня с лампами утомляли девушку невыносимо, но позволяли почти равнодушно смотреть на развороченную руку Эле. Казалось, что доктор практически полностью отделил предплечье женщины от остальной руки. Поскрипывала под сталью кость, временами доктор, что-то бодро бормоча под повязкой, начинал подпиливать — узкое полотно блестящей «игрушечной» пилки отвратительно взвизгивало. Эле жалобно постанывала во сне и пыталась двинуться. Ремни надежно удерживали женщину. Дуллитл бормотал пациентке что-то успокаивающее, как будто несчастная могла его слышать, и продолжал расспрашивать Дашу о стволовых клетках. Девушка тщетно старалась извлечь из памяти жалкие обрывки знаний. Оказывается, совсем не тем, чем нужно, интересовалась в прежней жизни. Дуллитл удивлялся величию науки, просил промокнуть кровь, возился с обломками белых блестящих костей, поправлял лоскуты мускулов, сшивал. Даша удобнее подвигала светильники, объясняла о мутациях вируса гриппа.
