Двинулись, ориентируясь по городской стене. Близко не подходили — на башнях могла бодрствовать стража. У мостов через канал в Центральный город точно кто-то бодрствовал: доносились далекие крики, изредка мелькали факелы. Загудел сигнальный рог…
Глэстин несколько пришел в себя, взял у девушки замурзанный окорок. Даша не протестовала, понимая, что в двуногом состоянии гривастый сбежать вряд ли сможет. Так-то он был ничего, но сразу видно, не горожанин. И чего в Каннут приперся? Что-то ненормальное у дарков творится, с мест поснимались, в город полезли.
Беглецы опять вышли к Низкому оврагу. Здесь, у стены, он был несколько облагорожен, даже ограждение с перилами имелось. Все равно было страшновато. Беглецы крались в тени стены. Когда наверху что-то завозилось, захлопало крыльями, у Даши сердце ушло в пятки. Обошлось. Просто птицы. Ну, наверное, птицы…
Беглецы прошли путаными улочками старых кварталов Южного угла. Канавы с нечистотами, лужи громадные, кучи отбросов. Но здесь было спокойно. Особенно если дышать неглубоко.
— Нас аромат выдаст, — прошептал Мин, тыча пальцем в многострадальный окорок.
— Да мы все уже непонятно чем пахнем, — пробормотала Даша. — Ты посматривай. Напоремся под конец.
Полукровка успокаивающе взмахнул лапой с зажатым камнем — успел вооружиться. Надо ему срочно подсумки сшить.
Гривастого оставили в укромном месте у бочарных мастерских. Даша с помощью Мина растолковала, что утром оборотню имеет смысл двинуться прямиком к Южным воротам и покинуть город. Пусть он и не из самых зловредных дарков, но времена нынче суровые — шкуру сдерут и моргнуть не успеешь. Или эти, многоногие, сожрут. Кстати, к ворам в Каннуте и в мирные времена относились весьма плохо.
Гривастый помалкивал, даже не фыркал и вроде как улыбался. Глаз его в темноте Даша рассмотреть не могла, но знала, что они черные. И странные мысли одолевали… вот здорово было бы выйти с ним за ворота, прокатиться на просторной свободе. Может, до самой Дозорной горы проскакать. Там, наверное, травы некошеные, мягкие, и…
— Не пихайся, — сказала Даша полукровке. — Я еще в своем уме. Пошли домой. А этому скажи, чтоб больше к нам не совался. Сразу по наглой морде схлопочет.
— Давай понесу, — прошептал Мин, когда дотащились до проулка, ведущего к площади Двух Колодцев. — Я смогу, у меня плечи развитые.
— Нет уж. Ты охраняй. И вообще мне за глупость расплачиваться нужно, — признала Даша, безуспешно пристраивая на плече проклятый пахучий груз.
— Это да. Начудили… — Полукровка обернулся. — И вот скажи: что такого в этом кривокопытном вы находите?
— Я не о нем говорила. И не об Эле.
— Правда? Я полумирный, а не полоумный.
— Не обижайся. Ночь какая-то странная выдалась. Я словно спятила из-за этого окорока.
— Ну, ты из-за окорока, а я из-за чего? — пробормотал Мин. — Мне, собственно, всегда больше рыбка нравилась.
— Можно подумать, я теперь этот идиотский окорок есть буду. Ужас какой-то. Эле вообще в ярости будет, когда все узнает.
Мин покосился и пробурчал:
— А вдруг она ничего не узнает? Это все морок мог быть. Ну, увело нас куда-то, а ее по-другому пробрало, а? Очень возможный случай.
— Ты же знаешь, я хозяйке врать не стану, и вообще… — Даша замолчала.
Может, и правда морок? Грязный окорок на плече сейчас казался сущей нелепицей. Из-за чего по всему городу бегали? И скакали. Верхом ведь скакала. Черт знает на ком. Сон? Кошмар какой-то окаянный?
— Слушай, а как его звали? Ну, дарка этого черного.
— Не спросил, — Мин почесал нос. — Слушай, он тебе не пара. Он вообще…
Даша выругалась.
Полукровка помолчал, потом заметил:
— Точно, все причудилось. Столько новых слов за ночь узнать вообще никак нельзя.
— Забудь. Скажи лучше, зачем этому копытному вообще наш окорок понадобился? Он же травоядный.
— Сменять на рынке хотел. На овес. Бессловесному здесь жить трудновато. Бедствует.
— Ладно. Забудем.
Дальше двигались молча. Лишь открывая калитку, Даша пробормотала:
— Если хозяйка спит, значит, нам причудилось.
Эле спала, широко раскинув голые красивые руки. Даша поправила одеяло и кивнула полукровке:
— Теперь-то мы совсем с ног свалимся.
Действительно попадали. Уже под утро. Проклятый окорок был вымыт, подсушен и подвешен на свое место, одежда починена и постирана, голова вымыта. Мин тоже частично постиран. Мешочки для камней сметаны. На большее сил не хватило. Минимум пошел дошивать «патронташ» на свежий воздух, а Даша бухнулась на койку и заснула.
— Эй, ты, случаем, не приболела? — Дашу потрогали за пятку.
Оторвать голову от подушки было почти невозможно.
— Ночью не спала, — с трудом выговорила Даша.
— Так я вижу. Что за дурь, ночью постирушки учинять? И почему, скажи на милость, у нас так конями воняет? Старый Фрул опять шкуру на выделку купил?
— Да я его не видела.
— Совсем одурел старикан. Еще и ветерок в нашу сторону. — Эле, ворча, пошла к очагу, а Даша отключилась.
Проснулась уже в полдень, когда домашние обедали. Костяк соизволил навестить — негромко рассказывал о ночной битве стражников с дарками у Центрального рынка. Эле ни в каких «волковсадников» не верила, посмеивалась. Мин в разговор не лез, исправно работал ложкой и сербал — видимо, суп был горячим. Надо ему объяснить, что звуки невоспитанные, за приличным столом ведь сидит.
Кстати, слышать Костяка было приятно. А ноги лишь чуть-чуть ныли. Так: о всяких глупостях забываем, встаем и делом занимаемся…
* * *
Жизнь — довольно увлекательное занятие. И если вдуматься, то посмертное бытие от досмертного не так уж и отличается. Здесь даже как-то себя на своем месте чувствуешь. О родителях, конечно, вспомнишь, и очень грустно становится. А так ничего. Вполне. Еще бы войны поотменяли. Ну, война не первая в истории, переживем. Может, и вообще стороной обойдет.
Нет, жизнь определенно очень увлекательное занятие.
