— Зачем ты хотел видеть меня?
— Урожай выдался на редкость обильный, госпожа маркиза. Мы не сможем переработать все. Владелец Аршамбо просил нас продать излишки, но без вашего разрешения я не смею ничего предпринять.
— Значит, наша винокурня настолько мала? — уже с неподдельным интересом стала расспрашивать Отем.
— Совершенно верно, госпожа маркиза. Мы часто продаем виноград. Господин маркиз подумывал расширить винокурню, но потом…
Он вдруг осекся, уставясь на свои поношенные башмаки, словно пытался загладить непростительный промах.
— У него были какие-то планы? — тихо спросила Отем.
— Да, госпожа маркиза.
— Значит, мы должны исполнить желание моего мужа, — медленно выговорила Отем. — Продайте часть винограда моему кузену, как он и просил. Потом мы начнем строительство новой винокурни, пока не начались морозы и земля не затвердела. Таким образом, мужчины могут работать в зимние месяцы, а к следующему урожаю винокурня будет готова. Если не хватит рабочих, наймем сколько потребуется. Немало людей будут рады лишнему заработку.
Я не слишком разбираюсь в виноделии, Мишель, зато не такой уж новичок в делах. Мы должны сделать наше вино лучшим в округе и получать большие доходы.
На лице главного винодела появилась восторженная, почти детская улыбка.
— Все будет, как прикажет госпожа маркиза, — с поклоном объявил он. — Я буду сообщать, как идет постройка.
— Тогда можешь идти, Мишель, — кивнула довольная собой Отем, разглаживая фиолетовый шелк юбки. Кажется, она все сделала как надо.
— Еще одно, госпожа маркиза. Если бы вы только соблаговолили проехать по виноградникам вместе с мадемуазель!
Вот сборщики обрадовались бы! Они тоже скорбят, если осмелюсь заметить, и ваше появление будет как нельзя кстати Слезы брызнули из глаз Отем. Господи, она и в самом деле думала только о себе и в своем эгоизме забыла об окружающих!
Она поспешно заморгала, но одна огромная капля медленно поползла по щеке. Пришлось ее смахнуть.
— Я приеду завтра, Мишель Дюпон, — пообещала она.
Винодел снова поклонился.
— Спасибо, госпожа маркиза, — пробормотал он, попятившись к двери.
Отем поднялась и подошла к окну. Виноградники отливали желто-зеленым в тумане раннего октябрьского утра.
«О, Себастьян! — думала она. — Как ни любила я тебя, но мама права. Ты ушел навсегда и больше никогда не вернешься. Отныне мне придется жить без тебя хотя бы ради Мадлен. — Она закрыла глаза и снова ощутила, как слезы жгут веки. — Прощай, сердце мое. Пришло время отпустить тебя. Прощай!»
Отем отвернулась от окна, но, как ни странно, на сердце стало легче.
Жасмин увидела это, но ничего не сказала.
Планы Себастьяна по перестройке винокурни отыскались в библиотеке, и началась подготовка к кладке фундамента.
Через неделю Отем навестил старый друг граф де Монруа. Как всегда, жизнерадостный, с лукаво поблескивающими голубыми глазами, он приветствовал Отем улыбкой и веселыми шутками, и та почти против воли развеселилась.
— Ги Клод, вы совсем не изменились, — покачала она головой. — Что привело вас в Шермон?
— Приехал передать приглашение, красавица моя. Король только что прибыл в Шамбор поохотиться и желает, чтобы вы присоединились к его свите. Дорогая, как вы ухитрились привлечь внимание монарха, все время оставаясь в глуши? — осведомился он, принимая из рук слуги кубок с вином.
— Пожалуй, это слишком сильно сказано. Я видела его несколько лет назад. Тогда он был совсем ребенком, хотя и довольно дерзким.
— И по-прежнему остался таким во всем, что касается дам, — заверил граф. — Вот только он давно уже не ребенок.
В восемнадцать лет стал настоящим мужчиной. Женщины сами бросаются ему на шею. Королева-мать с кардиналом день и ночь трудятся, чтобы женить его. Правда, это не удерживает его от бесчисленных похождений. Не зря в нем течет кровь Генриха Четвертого и Франциска Первого. Горячая кровь. Кстати, вино превосходное. Ваше или из Аршамбо?
— Наше.
— Я с горечью узнал о вашей потере, — вздохнул граф.
— Мы выжили, — сухо обронила она.
— Что передать королю? Когда вы приедете?
— Скажите его величеству, что я умоляю извинить меня, но все еще нахожусь в трауре по мужу. Я покорнейше благодарю его за великодушное приглашение и добрую память, однако собеседница из меня плохая. Едва ли королю захочется видеть вокруг себя грустные лица.
Граф встревоженно нахмурился:
— Вряд ли стоит отказывать королю, красавица моя.
— Вряд ли король может пренебречь трауром по усопшему супругу, — отпарировала она.
— Но маркиз скончался больше года назад, не так ли? — возразил граф. — Думаю, даже самые строгие блюстители нравственности сочтут этот срок достаточным для любого траура. Во всяком случае, король будет того же мнения.
— Это дело короля. Я не поеду в Шамбор, Ги Клод. Это немыслимо!
— Я передам ваши слова, дорогая, — неохотно ответил Ги де Монруа. — Однако вряд ли король будет доволен.
— Неужели отказ какой-то провинциалки заденет его? — рассмеялась Отем. — Весьма сомневаюсь. Уверена, что такие приглашения разосланы по всей округе. Бьюсь об заклад, мое отсутствие даже не будет замечено!
Граф Монруа, не скрывая беспокойства, поспешно откланялся. Пусть король встречался с Отем всего раз в жизни, очевидно, она произвела на него глубокое впечатление. По дороге в Шамбор он только и говорил, что о прекрасной вдове маркиза д'Орвиля. Он помнил каждую ее черту. Разноцветные глаза. Необычайно свежий запах.
Граф понимал, что Людовик отнюдь не жаждет выразить соболезнование молодой женщине. Он хотел Отем. Хотел видеть ее в своей постели. А она, наивная душа, не имела ни малейшего понятия о его намерениях. Граф отлично представлял, как воспримет король его слова. Людовик наверняка разгневается.
Так и случилось.
— Она сказала, что не приедет? — потрясенно переспросил король. Женщины не отказывали королю Людовику.
— Маркиза благодарит ваше величество, но просит ее извинить, поскольку она все еще в трауре по мужу. Она не могла поверить, что вы все еще помните ее.
— Как она выглядит, Ги Клод? — допрашивал король.
— Еще прекраснее, сир, — откровенно ответил граф. — Кожа как белоснежный шелк, а глаза словно драгоценные камни и все так же завораживают.
— А туалет? Что на ней было?
— Платье из темно-синего шелка, совсем простое, без всякой отделки. Никаких драгоценностей. Волосы, как всегда, уложены в узел.
Людовик глубоко вздохнул.
— Можешь не поверить, но я все еще ощущаю ее запах, — тихо признался он. — Жимолость и скошенная трава. Это так по-английски! Ни одна француженка не выбрала бы столь незатейливые духи, и все же этот аромат до сих пор меня преследует!
