Ругайя Бегум покачала головой:
— Она не знает ничего, кроме той простой жизни, которую вела, укрытая от невзгод в недрах семьи. Не было необходимости, чтобы она знала что-нибудь еще.
В знак согласия правитель наклонил голову:
— Не было. Ты мудро поступала, выполняя материнские обязанности. И все же Салима была права, когда сказала, что девочка физически созрела. Она похорошела так внезапно — стала самым очаровательным ребенком из всех моих детей. Как бы я хотел, чтобы сейчас ее увидела Кандра. Правильно, наверное, что мы хотим ее выдать замуж юной. Ее мать была такой же, когда я взял ее в жены. — На секунду его глаза затуманились воспоминаниями. — Юной, очень страстной и такой красивой.
— Так ты все еще о ней думаешь? — проговорила Ругайя. — Я ее никогда не забуду. Иногда Ясаман взглянет по-особому, сделает такой знакомый жест рукой — и я вижу Кандру.
— Дня не проходит со времени ее отъезда, чтобы я не вспоминал Капдру, — признался Акбар жене. — Я не разлюбил ее из-за того, что она далеко. Доказательством моей великой любви к английской розе служит Ясаман. Ей я желаю только самого лучшего. И если ты говоришь, что принц Ямал Дарья-хан будет нашей дочери хорошим мужем, мне остается лишь довериться твоему выбору.
— Спасибо, мой дорогой господин, — произнесла Ругайя Бегум. — Я действительно серьезно и долго обдумывала это дело. Хотя в девочке наполовину наша кровь и она выросла в Индии, в ее жилах течет и кровь Кандры. Двумя качествами — независимостью и решимостью — она не похожа на нас. И в Кашмире люди настроены независимо. Здесь ей проще будет оставаться собой.
— А как только Ясаман углубится в эту Ночную книгу, которую подарила ей Иодх Баи, — подхватил правитель с улыбкой, — ее молодое любопытство тут же даст о себе знать. И кому же, как не такому же юному и страстному жениху, удовлетворить это любопытство?
— А ты не забыл, — напомнила ему Ругайя Бегум, — как вначале не мог преодолеть сопротивления Кандры и пришел за помощью к Иодх Баи и ко мне? Вначале книга предназначалась племяннице Иодх Баи, готовившейся замуж, но твоя жена предложила отослать ее Кандре.
Память пронзила Акбара болезненной сладостью, но все же он смог улыбнуться:
— Она была такой любопытной и такой застенчивой. Помню, как я переворачивал ей страницы и видел, как она медленно приходит в возбуждение. Наконец она отдалась мне. В ту ночь я испытал оргазм тысячу раз и еще тысячу — в воображении годы спустя.
— А теперь книга принадлежит ребенку, которого она для тебя выносила, — сказала Ругайя Бегум. — Может быть, не стоило отдавать ее, пока не устроился брак?
Акбар покачал головой:
— Девочка невинна, но любознательна, Ругайя. Пусть ее любознательность получает невинный выход.
Пока родители Ясаман обсуждали ее будущее, она терпеливо дожидалась, когда служанки разденут ее и оботрут розовой водой. Сестрам-близнецам Рохане и Торамалли исполнилось по двадцать четыре года. Они походили друг на друга, как две половинки яблока. И та и другая имели родинку в виде цветка в уголке глаза: Торамалли — правого, Рохана — левого, У них были выразительные темно-карие глаза, золотистая кожа и длинные прямые черные волосы. Им не исполнилось еще и десяти лет, когда Могол подарил их Кандре, а когда та покинула Индию, они остались прислуживать ее дочери.
Рохана распустила волосы госпожи, вычесала из них золотую пудру и смочила благовонным жасминовым маслом. Вечер становился прохладнее, и Торамалли принесла большую легкую шаль, чтобы укутать хозяйку. Потом служанки отвели Ясаман в постель.
— Оставьте меня, — приказала принцесса. — Ступайте в свою спальню.
С поклонами сестры-близнецы вышли из покоев. Ясаман выскользнула из кровати, чтобы взять масляный светильник и Ночную книгу. Установив светильник на небольшом круглом столике рядом с изголовьем, Ясаман свернулась в постели и открыла книгу. Шаль соскользнула с ее плеч, но она этого даже не заметила. Перелистав страницы и пропустив лист с загадочным изречением из «Камасутры», она открыла первый рисунок. Чистые и яркие краски изображали полностью одетого принца с короной в виде лотоса на голове, сидящего подле красиво одетой супруги.
Ясаман почувствовала легкое разочарование — ничего возбуждающего в этом не было. У Ясаман хватило познаний в индуизме, она поняла, что корона в виде лотоса — знак высшего духовного прозрения ее обладателя. Неужели мужчина поднялся на такую высоту, чтобы обладать женщиной? А как же его супруга? Или она все перепутала? Может быть, мужчины надевают короны из лотоса, когда идут к женщине? Да! В этом все дело. Она перевернула страницу и поняла, что ошиблась.
Второй рисунок представлял принца раздетым и без короны и его нагую жену. Молодая женщина застенчиво глядела из-под ресниц и прижималась к своему господину, а тот довольно крепко сжимал одной рукой ее грудь, в то время как другая легко гладила ее живот. Это было уже интереснее. Ясаман закрыла глаза и попробовала представить, что бы она почувствовала, если бы мужчина вот так же ласкал сокровенные части ее тела. Но ничего не смогла вообразить, потому что не знала даже романтической любви, не знала ни одного мужчины, которого могла бы так полюбить. Из мужчин она была знакома лишь с отцом, Абу-л Фазлом, братьями, евнухом Адали и отцом Кулленом, который тоже не иначе как был евнухом. Салим был самым привлекательным, и его легко было представить любовником, если бы он не был братом.
Ясаман перевернула страницу и обнаружила принца с супругой тесно обнявшимися и нежно глядящими в глаза друг другу. Член принца напрягся в предвкушении наслаждения. Закрыв глаза, девушка изо всех сил попыталась представить, что бы она ощутила в такую минуту. Шаль вовсе свалилась с ее плеч. С глубоким вздохом она сжала рукой собственную грудь и содрогнулась от пронзившего ее возбуждения.
В этот момент ее внимание привлекли легкие шаги. Она открыла глаза и увидела мужчину, который проскользнул с террасы в ее спальню. Узнав в лунном свете фигуру брата, Ясаман виновато вспыхнула. Он подошел ближе.
— Не спишь еще, обезьянка? — В удивлении он не мог оторвать глаз от ее откровенной наготы.
— Салим, — едва слышно прошептала девушка, — уже поздно. Что ты здесь делаешь? — Предаваясь эротическим мечтаниям, она позабыла, что раздета, но сейчас вновь натянула на плечи шаль.
— Я обещал тебе, что приду, — произнес принц, садясь рядом. «Аллах, — думал он, — что за прекрасное тело у моей сестренки! Она должна быть моей. Я не позволю, чтобы кто-нибудь другой обладал ею».
— Но я не думала, что сегодня, — ответила она, внезапно застеснявшись и почувствовав легкое раздражение из-за того, что он прервал ее мечты как раз тогда, когда все становилось так интересно.
Он почувствовал в ее голосе раздражение, такое легкое, что лишь он, знавший малейший оттенок ее чувств, мог различить. Она всегда занимала его. В ней он находил нечто особенное, чего не было в других женщинах. Потом его взгляд остановился на книге:
