– Ничего со мной, – буркнул Китон и пригладил взлохмаченные
волосы.
Норрис почувствовал некоторое удовлетворение, заметив, что
руки у Китона дрожат.
– Я уже просто до ручки дошел от таких самоуверенных
ублюдков, как вот этот… – Он кивнул на Норриса. – Делаю все, что в моих силах
для этого города… черт побери, я для этого города уже много сделал… и устал как
собака, от бесконечных претензий. – Он замолчал, сглотнув слюну, и огромный
кадык забегал челноком на жирной шее. А потом завопил:
– Он обозвал меня Умником, а тебе прекрасно, известно, как я
к этому отношусь!
– Он извинится, – примирительным тоном произнес Алан. –
Правда, Норрис, ты ведь извинишься?
– Не думаю, что должен, – сказал Норрис, чувствуя как
неослабевающий гнев вызывает все новые приступы тошноты. – Я знаю, что ему это
не понравилось, но он сам меня вынудил. Я спокойно стоял вот тут и смотрел в
зеркало, поправляя галстук. как он меня сграбастал и швырнул об стену. Я
здорово трес??улся головой. Слушай, Алан, в такой ситуации не станешь выбирать
выражений.
Алан перевел взгляд на Китона.
– Это правда?
Китон потупился.
– Я был вне себя.
Эти слова, в устах такого человека, как Китон, были почти
извинением.
Он взглянул на Норриса – понял он это или нет. Похоже было,
что понял. Ну и хорошо, сделан первый большой шаг к перемирию Алан слегка
расслабился.
– Можно считать инцидент исчерпанным? – спросил он сразу
обоих. Будем считать это несчастным случаем и забудем?
– Что до меня, я согласен, – сказал Норрис, подумав. Алан
был тронут.
Норрис ершист, в патрульных машинах без конца оставляет
банки из-под содовой, пустые и полупустые, рапорты его не выдерживают никакой
критики, но сердце у него доброе и отзывчивое. Он сдавался теперь не потому,
что боялся Китона, и если Городской Голова так предполагает, то сильно
ошибается.
– Прошу прощения, что назвал тебя Умников, – сказал Норрис.
На самом деле он нисколько не чувствовал себя виноватым и, главное, ни на секунду
не жалел о своем поступке, но считал, что, извинившись, ничего не потеряет. Не
развалюсь, так думал Норрис.
Алан перевел взгляд на толстяка в спортивной куртке и
футболке.
– Ну, Дэнфорт?
– Ладно, замнем, – в голосе Китона прозвучало знакомая
высокомерная пренебрежительность, и Алан вновь почувствовал отвращение и
брезгливость по отношению к этому человеку. Внутренний голос, засевший в самых
глубинах его сознания и принадлежавший скорее всего какой-нибудь одноклеточной
амебе произнес коротко и ясно: «Почему бы тебе не сдохнуть от инфаркта, Умник,
сдохнуть и освободить всех нас от своего присутствия?»
– Ну что ж, – сказал Алан вслух. – Вот и замечатель…
– Только если… – Китон поднял вверх указательный палец.
– Если что? – Алан поднял не палец, а брови.
– Если мы договоримся насчет талона. – Он протягивал
бумажку, зажав се между пальцев, как какую-нибудь грязную, только что
использованную тряпку.
Алан вздохнул.
– Заходи ко мне в кабинет, Дэнфорт. Там обо всем поговорим.
– Он посмотрел на Норриса. – У тебя, кажется, дежурство?
– Да. – Кишки у Норриса были по-прежнему съежены в тугой
комок, настроение, такое прекрасное с утра, безвозвратно испорчено, а Алан
собирается снять штраф с этой толстой свиньи, из-за которой все и произошло.
Он, конечно, все понимал – политика, но от этого не легче.
– Хочешь здесь поболтаться? – задавая этот вопрос. Алан
подразумевал «хочешь обо всем потолковать?», но Китон стоял рядом и не сводил с
них обоих глаз, как же тут потолкуешь.
– Нет, – ответил Норрис. – Надо кое-куда зайти, кое-что
сделать. Позже поговорим. – Он вышел из туалета, не удостоив Китона прощальным
взглядом. И хотя Норрису это было невдомек, Китон едва сдержался, чтобы не
наподдать ему сзади башмаком и помочь таким образом убраться поскорее.
Алан еще некоторое время задержался у зеркала, внимательно
себя разглядывая, и давая таким образом Норрису возможность удалиться с
достоинством, в то время как Китон сгорал от нетерпения. Наконец все церемонии
были окончены, и Алан вышел в сопровождении Китона.
Маленького роста, в щегольском, цвета сливочного мороженого
костюме, человек сидел у двери в кабинет Алана и читал толстую книгу в кожаном
переплете, книгу, которая не могла быть ничем иным кроме Библии. Сердце Алана
екнуло. Он надеялся, что ничего более отвратительного, чем уже случилось в это
утро, произойти не могло – до полудня оставалось всего две-три минуты, и
поэтому он вполне мог рассчитывать, что на сегодня все неприятности
закончились, но он ошибался.
Преподобный Уильям Роуз закрыл свою Библию (Алан обратил
внимание, что цвет переплета гармонирует с цветом костюма) и встал.
– Ше-иф Пэнгборн, – произнес он по обыкновению всех
убежденных баптистов проглатывая половину того слова, которое им не нравилось.
– Могу я переговорить с вами?
– Через пять минут, Преподобный Роуз. Мне нужно закончить
одно дело.
– Мой вопрос не терпит отлагательств.
– И мой тоже, – ответил Алан проклиная в душе посетителя. –
Пять минут.
Он открыл дверь, пропустив вперед Китона, не дав
Преподобному Вилли, как любил называть его Отец Брайам, возможности возразить.
5
– Разговор пойдет о Казино Найт, – сказал Китон, когда Алан
закрыл дверь своего кабинета. – Попомни мои слова. Отец Джон Брайам – тоже
палец в рот не клади, упрямый ирландец, но все же я его предпочитаю этому типу.
Роуз – надутый индюк.
Чья бы корова мычала, подумал Алан.
– Присаживайся, Дэнфорт.
Китон принял приглашение. Алан подошел к столу, взял
штрафной талон и, разорвав его в клочки, бросил в корзину для мусора.
– Ну, как, годится?
– Годится, – сказал Китон и собрался встать.
– Посиди еще.
Мохнатые брови Китона сдвинулись под высоким розовым лбом,
образовав подобие грозовой тучи.
– Пожалуйста, – добавил Алан и опустился в свое вращающееся
кресло.
Руки его сами собой сложились в попытке изобразить черного
дрозда, но он, вовремя заметив поползновение, пресек такое своеволие и положил
руки одну да другую, как школьник за партой.
