Нетти резким ударом ладони но выключателю зажгла свет. И
тогда, при свете, она увидела. Налетчик лежал на полу. Он лежал на спине так,
как ложился, когда хотел, чтобы его почесали. Из него торчало что-то красное,
что-то вроде… вроде…
Нетти завизжала, завизжала пронзительно, так пронзительно и
тонко, как, может быть, визжит или звенит огромный комар – и упала на колени
подле собаки.
«Налетчик! О, Господь, милостивый и всемогущий! О, Господи.
Налетчик, собачка моя, ты ведь не умер, правда? Ты жив?!»
Ее ладонь, холодная как лед, резко опустилась на то красное,
что торчало из груди собаки, так же резко, как только что опустилась на
выключатель. Нетти схватилась за это нечто и дернула изо всех сил (откуда
только они взялись, наверное, из самых глубин ужаса и горя). Штопор вылез из
собачьего тела, облепленный сгустками крови, отметками плоти и клочками шерсти,
вылез с отвратительным хлюпающим звуком. Вылез и оставил темную глубокую дыру.
Нетти закричала. Она отшвырнула страшный штопор и подхватила па руки маленькое
неподвижное тело.
«Налетчик! – захлебывалась она. – О, мой маленький дорогой
песик! Нет!
О, пожалуйста, нет!» Она качала его на руках, прижимая к
груди, как будто надеясь вернуть к жизни своим тепло, но, казалось, в ее
собственной груди этого тепла не осталось ни капли. Она была холодна! Холодна!
Некоторое время спустя Нетти положила безжизненное тельце
обратно на пол и пошарила в поисках армейского ножа с его смертоносным
штопором, торчащим из ручки. Она подняла ею рассеянно, но постепенно
сосредоточилась, заметив, что па орудие убийства нацеплена записка. Она сорвала
ее непослушными пальцами и поднесла поближе к глазам. Бумага пропиталась кровью
ее несчастной собаки, но буквы можно было разобрать:
«Никому не позволено пакостить мои чистые простыни. Я
предупреждала, что тебе это так не пройдет!»
Постепенно выражения горя и ужаса покидало взгляд Пени. Их
место занимала мрачная угроза, засверкавшая в глубине глаз, словно черненое
серебро. Щеки, побледневшие до молочной голубизны, когда она поняла, что
произошло, стали наливаться темным румянцем. Губы вытягивались в тонкую полосу,
обнажая зубы. И два слова с шипением змеи выползли изо рта: «Ты… сука!»
Она смяла записку в комок и швырнула в стену. Комок отлетел
обратно и опустился на пол рядом с телом Налетчика. Нетти подняла его, плюнула
в него и швырнула обратно. Затем она медленно побрела в кухню, сжимая и
разжимая пальцы, разжимая только для того, чтобы снова стиснуть в кулак.
14
Вильма Ержик свернула на своем маленьком желтом «юго» к
дому, вышла из машины и быстрым шагом направилась в входной двери, шаря на ходу
в сумочке в поисках ключа. Она тихонько мурлыкала мелодию песенки «Любовь
Заставляет Мир Крутиться». Отыскав ключ, она вставила его в замочную скважину…
и замерла, уловив углом глаза некий неожиданный беспорядок. Взглянув направо
она чуть не задохнулась.
Занавеси на окне гостиной полоскались на ветру. За окном,
снаружи. А снаружи они оказались, от того, что большое экранное стекло, за
которое Клуни в свое время заплатили четыреста долларов, после того как их
сынидиот запустил своим бейсбольным мячом в предыдущее, было разбито.
Осколочные стрелы оставшегося по бокам стекла нацеливались в
середину образовавшейся дыры.
«Это еще что за скотство?» – крикнула Вильма, и так резко
повернула ключ, что чуть не сломала его. Влетев в коридор, она уже собиралась
хлопнуть за собой дверью, но снова остановилась как, вкопанная. Впервые за всю
свою сознательную жизнь Вильма Валдовски Ержик была потрясена до такой степени,
что не смогла сдвинуться с места.
Гостиная комната превратилась в руины. Телевизор – их
прекрасный телевизор с большим экраном, за который они еще одиннадцать раз
должны были вносить плату в счет кредита – был разбит вдребезги. Внутренности
аппарата сгорели дочерна и дымились. Трубка тысячами сверкающих осколков лежала
на ковре. На одной из стен зияла огромная щербина. Под той щербиной на полу
валялся пакет. Второй, похожий, лежал на пороге в кухню.
Вильма закрыла дверь и подошла к тому, что лежал на пороге.
Какая-то часть ее сознания подсказывала поостеречься – это могла оказаться
бомба.
Проходя мимо погубленного телевизора, она почуяла
отвратительный запах нечто среднее между паленой курицей и сгоревшим беконом.
Она склонилась над предметом и поняла, что это не пакет, как
ей показалось сначала, во всяком случае не пакет в обыкновенном привычном
смысле. Это был камень, завернутый в линованную бумагу из школьной тетради,
закрепленную круглой резинкой. Сорвав бумагу она прочла:
«Я говорила – оставь меня в покое. Это последнее предупреждение».
Прочитав записку дважды. Вильма перевела взгляд на другой
камень.
Подошла, развернула, сдернув резинку – тот же текст. Она
стояла с мятыми листками бумаги в руках, и глаза у нес двигались, словно
маятник – туда-сюда, как у женщины, следящей за соревнованием по пинг-понгу.
Наконец, она произнесла два слова: «Нетти. Стерва».
Она прошла в кухню и со свистом, сквозь стиснутые зубы,
втянула воздух. Доставая камень из микроволновой печи, она порезала руку о
разбитое стекло и, прежде чем развернуть и прочитать очередную записку,
рассеянно, не чувствуя боли вытащила из ладони застрявший осколок. Послание
было того же содержания.
Тогда она стала бегать по всем остальным помещениям первого
этажа, натыкаясь повсюду на разрушения и такие же камни. Все записки были
одинаковые. Вильма вернулась в кухню и, не веря собственным глазам, осмотрела
то, что от нее осталось. «Нетти», – снова произнесла она.
Постепенно айсберг, сковавший тело и душу, стал таять.
Первое чувство, появившееся взамен потрясению, было не гневом, а недоверием.
Господи, думала Вильма, да ведь эта женщина и в самом деле сумасшедшая. Она
должна быть психически больной, если решила, что может такое натворить со мной
со мной! – и продолжать после этого радоваться восходу и закату. С кем она имеет
дело? Со святой простотой?
Пальцы Вильмы конвульсивно сжались скомкав записки.
Наклонившись, она, провела уголком торчавшей из кулака бумаги по своей
необъятной заднице.
«Подтереться твоим последним предупреждением!» – завопила
она и отшвырнула скомканный листок.
Взглядом наивного удивленного ребенка она обвела снова свою
кухню.
Дыра в микроволновой печи. Огромная вмятина в холодильнике.
Повсюду осколки стекла. В гостиной телевизор, обошедшийся им с Питом в тысячу
шестьсот долларов, воняет собачьим дерьмом. Кто же это все натворил? Кто? Нетти
Кобб, вот кто. Мисс Психо 1991. Вильма расплылась в улыбке.
