В упоминании о службе безопасности было что-то бабье,
недостойное мужика (разве что — адвоката или поверенного в делах), и Никита
смутился. Но еще раньше, чем Никита успел смутиться, Kopaбeльникoff недобро
уставился на него.
— При чем здесь служба безопасности?
— Ни при чем… — сразу же поджал вероломный хвост
Никита. — Просто к слову пришлось… Если уж вас так волнует ее прошлое…
— Разве я хоть слово сказал о ее прошлом?
— Нет, но…
— Твое дело — за дорогой следить… — впервые
Kopaбeльникoff так откровенно указал Никите на его место в иерархии. Как раз в
духе телохранительницы Эки.
Оправдываться было бессмысленно, и Никита замолчал. Молчал и
Корабельникоff. И только после того, как они миновали указатель с надписью
«ВСЕВОЛОЖСКИЙ РАЙОН», хозяин снова начал подавать признаки жизни.
— Обиделся? — спросил он у Никиты.
— Нет, — ответил Никита, и это была чистая правда.
Никакой обиды, разве что — сожаление по поводу слепоты хозяина. Права, права,
специалистка по Гиойму Нормандскому: «Свои глаза не вставишь».
— Отвезешь меня в аэропорт сегодня вечером — и два дня
свободен. Приеду — поговорим о прибавке к жалованью…
Это было что-то новенькое. Еще ни разу Корабельникоff не
заводил с ним разговор о повышении зарплаты. И только это внушало Никите
надежду на особые отношения, выламывающиеся из жестких рамок «начальник —
подчиненный», «хозяин — шофер». Теперь, с появлением Мариночки, на особых
отношениях можно было поставить крест. Корабельникоff небрежно выставил Никиту
за дверь своей жизни и сразу же забыл о нем. А теперь вот вспомнил. И решил
подсластить пилюлю.
— Я не просил о прибавке…
— Знаю. А зря. Хороший ты парень, Никита.
Скажи это Корабельникоff на исходе зимы или ранней весной —
и эффект был бы совсем другим. Но Корабельникоff сказал это именно сейчас, не
вкладывая никаких смыслов. Не откровение, а фигура речи, не больше.
Пока Никита раздумывал над этим, они успели промахнуть
Всеволожск и забраться на холм, который венчала церквушка, новенькая и
блестящая, как облитый глазурью пряник. У церквушки дорога раздваивалась.
Основная трасса шла в сторону Ладоги, а плохо заасфальтированный карман — направо.
Именно в него и свернули Никита с Корабельникоffым. Здесь, на улице Горной, и
находилась загородная резиденция Корабельникоffa, почти круглый год пустующая.
Никита приезжал сюда раз или два и далее как-то умудрился заночевать, перебрав
водки с охранником Толяном. Толик, молодой мужик лет двадцати семи, жил при
доме постоянно. Лучшего места для безмозглого кобелька, коим Толян и являлся,
придумать было невозможно. Из всех благ цивилизации, которыми был напичкан дом,
Толян пользовался разве что спутниковой тарелкой, музыкальным центром и ванной.
И гостевыми комнатами. А гости, судя по бугристым мышцам Толяна и такому же
бугристому паху, не переводились.
Вернее, гостьи.
Одна из них была предложена Никите в качестве утешительного
приза. И чтобы ночь не проходила напрасно, в ледяной одинокой постели. «Чтобы
ни одна ночь не прошла напрасно» — это кредо было выдано Толяном после первой
же рюмки. После второй Никита узнал, что Толян серьезно занимался
бодибилдингом, потом некоторое время работал стриптизером в одном из ночных
клубов, потом ему надоело корячиться перед «зажравшимся бабьем», да и место
охранника подвернулось. Очень кстати.
— Пускай теперь они передо мной корячатся, —
добавил Толян. — Передо мной и подо мной.
После этой сакраментальной фразы Никите была представлена
средней паршивости овца из оставшейся за кадром Толиковой отары. Овца даже
проблеяла свое немудреное имя — тонким голоском девочки по вызову. Имя это
Никита благополучно забыл через три секунды.
— Нравится девочка? — цинично поинтересовался
Толян.
— Девочка как девочка, — также цинично ответил
Никита.
— Это ты зря… Ничего ты в бабах не понимаешь, скажу я
тебе…
Понимать особенно было нечего, нещадно вытравленный блонд,
псевдофранцузская косметика, купленная на ближайшем блошином рынке, и довольно
профессиональная имитация оргазма. Вкус у Толяна был еще тот.
— Свободна, — бросил Толян овце. Овца моментально
исчезла, напоследок обиженно покачав далекими от совершенства бедрами.
— Есть еще одна… Брюнеточка. Для себя берег… Но
дорогому гостю…
Никита на дорогого гостя не тянул. Да и водки было выпито не
так много, чтобы хватать друг друга за пуговицы и, отрыгивая соленой черемшой,
пускаться в пространные разговоры о «зажравшемся бабье» и удовольствиях, с ними
связанных. Скорее всего, дело заключалось в полнейшей уединенности загородного
Корабельникоffского дома. Эта уединенность была хороша для какого-нибудь
теософа, философа, святого; для писателя-затворника, наконец. Но отнюдь не для
жеребца-производителя, все извилины которого давно перекочевали в мошонку.
Отсюда — одноразовые девочки (других у Толянового безотказного и примитивного
поршня не могло быть по определению). Отсюда такая неприкрытая радость от
появления совершенно постороннего человека, привезшего в дом кипу одеял для
спален и набор щипцов для камина. Будь Толян поумнее, из него мог бы выйти
неплохой жиголо. Будь Толян не так ленив, ему бы не пришлось скучать за
городом, охранники и в Питере нужны, в любой мало-мальски уважающей себя
конторе. Но он был тем, кем был: праздным кобелишкой без особых претензий.
Впрочем, ближе к полуночи оказалось, что претензии у Толяна
имеются. Да еще какие! Двухметровый бугаеподобный сторож оказался совсем
неплохим видеолюбителем. Видеолюбителем своеобразным, что и следовало ожидать,
исходя из его бурного прошлого, где все было связано исключительно с культом
собственного тела. После неудачной попытки раскрутить Никиту на еще одну
бутылку водки, а потом — на сеанс армрестлинга («Я, старик, таких гигантов
пригибал, — карьеру было сделать, как два пальца об асфальт»), Толян
перешел к тяжелой артиллерии. Тяжелая артиллерия состояла из шести вэхээсок,
которые охранник извлек из небольшого тайничка в кухонной стене. Для этого ему
пришлось снять настенную тарелку, сработанную под раннего Пикассо, и вынуть небольшую
дубовую панель.
— А к чему такие предосторожности? — вяло
поинтересовался Никита.
И действительно, тайник за панелью больше подходил не
праведным трудом нажитым ценностям, или, на худой конец — какому-нибудь
противозаконному арсеналу. Но никак не гребаным видеокассетам, о содержании
которых можно было судить по литому, лишенному всяких интеллигентских рефлексий
телу охранника.
— Ну, мало ли… — прогундосил Толян. — А вдруг
хозяева, мать их, неожиданно нагрянут…
— Что, и такое случается?
— Было пару раз… — охранник обнажил в улыбке крупные,
безмятежно-белые зубы. — И не хозяин. Хозяйка…
— Да?
