– Такая особенная, что стоит человеческой жизни?
– Да! – Стоит, еще как стоит. И, если надо, то и не одной. Все, что угодно, лишь бы не расставаться…
– Знаешь, – незнакомец присел на корточки рядом с кроватью, – мне жаль тебя. Искренне жаль… Но не беспокойся, о твоей семье я позабочусь… Честное слово даю в том.
Это – все… Степан Афанасьевич зажмурился. Страшно! Последнее, что услышал директор сиротского приюта, было совершенно не похоже на выстрел: шелест купюр, веселый звон полновесных золотых монет, тоненькое дребезжание меди и тихий голос неведомого зверя, не то волка, не то свиньи, не то человека. Оно прощалось.
Маска сгорела. Огонь долго не решался прикасаться к шершавой коже цвета пыли: горячие искры падали на нее и с возмущенным шипением гасли, но с каждой минутой их становилось все больше. И наконец, яркая вспышка, неприятный запах горелой кожи и краски. Все. В камине остался горячий черный комок странной формы.
Минус один. Осталось четыре. Три – и Король крыс. Отец не смог…
Отец. Он всю жизнь был одержим мыслью найти Короля крыс и уничтожить маски. Отомстить. Но что мог сделать простой ремесленник, когда в деле были замешаны аристократы? Ничего: у отца не было ни денег, ни титула, поэтому он и уехал в Америку, в страну, где каждый мог ухватить удачу за хвост, а золотых жил было больше, чем людей. И по странной прихоти судьбы ему повезло, он разбогател. Мало кто знал, чего ему это стоило. В сорок пять лет – полный старик, седой, с выпавшими от цинги зубами, с руками, в чьих суставах навеки поселился артрит, подарок земли, мороза и ветра; с прокуренными туберкулезными легкими и жаждой мести, которая со временем только усилилась. Отец часто рассказывал о масках, описывал каждую так, словно ему самому доводилось держать их в руках. А ведь он никогда их не видел. Дедовы эскизы, неизвестным образом уцелевшие в том пожаре, и несколько слов умирающего, вот и все. Отец говорил, будто маски приходят к нему во сне. Издеваются. Зовут его ломкими голосами по имени, уговаривают отступить.
Он стал миллионером, этот странный русский с горящими глазами и ослиным упрямством. Владельцем нескольких приисков, парочки салунов, судоходной компании, бездомным миллионером. У отца действительно не было собственного дома, до самой своей смерти он жил в одном из своих салунов, в окружении вечно пьяных старателей – везучих и не слишком, проституток и собственных кошмаров. Возможно, если бы их с Горей мать была жива, все повернулось бы по-другому, уж она-то сумела бы вылечить его болезнь, ведь Маленькая лань была колдуньей, самой настоящей индейской колдуньей. Но она умерла, еще когда они жили в продуваемом всеми ветрами вигваме – строить хижину отец не желал. Время. Оно подгоняло. Найти золото, вернуться и отомстить, и неважно, что рядом замерзают жена и двое детей.
Йен смутно помнил то время: в основном зверский холод, продирающий до костей, едкий дым костра, заунывную песню, похожую на плач волчьего вожака, призывающего стаю, и мерный клекот горной речки. Она была далеко, но все равно, шум воды, царапающей красноватые камни, доносился и до их жилища. А потом мать умерла, и сразу, как-то внезапно, закончилось детство.
Золото они нашли. Через пять лет, пять долгих лет. Йен ненавидел каждый из этих дней. Безумный отец, беспомощный младший брат – и смерть, спокойная и неторопливая, словно гриф. Падальщики постоянно кружились рядом: четвероногие, крылатые, двуногие. Даже их нищий вигвам мог стать добычей. Пять лет. А потом они переехали в город, работать стали другие, другие жили в кожаных шатрах, спали на холодной земле и жрали сухое безвкусное мясо. Другие. А отец начал собираться в Россию. Цель была близка, на расстоянии вытянутой руки, или, лучше сказать, локтя. Собственного локтя – близко, а не укусишь. Рак легких. Доктор, поставивший этот диагноз, краснел и извинялся, словно он был виноват, что в изможденном теле новоиспеченного русского миллионера больше не осталось жизни и сил, чтобы бороться. А отец только улыбнулся, как один из демонов, о которых рассказывала мать: худой, лохматый, беззубый, с горящими глазами. Улыбнулся и сказал: «Значит, не судьба».
Именно в тот день отец вспомнил о том, что у него есть сыновья: Георгий и он, Ян – Йен, если на американский манер, – которым можно доверить дело. Теперь каждый день отец рассказывал одну и ту же историю: о том, как однажды, в рябиновую ночь, один Мастер продал душу посланнику дьявола, как зло постучалось в этот мир. Бедный Горька, он так верил, так любил отца, именно он настоял на приезде в эту дикую страну… Выполнить волю отца, найти проклятые маски… Как их найдешь, когда прошло больше двадцати лет? Но, видимо, отец был прав, зло само отыскало их. Случай. Если бы это действительно был всего лишь случай! Маска убила его брата.
Йен сперва не поверил, когда эта грязная, до полусмерти перепуганная девчонка, на которой Горька собирался жениться, постучала в дверь их дома. Постучала… Она едва не снесла с петель двери, подняв на ноги всю прислугу. Заявила, будто ее отец убил Георгия из-за маски. Она не могла прийти раньше, потому что ее заперли. Не только заперли: Йен машинально отметил лиловые пятна синяков на ее тонких руках и жуткого вида кровоподтек на худеньком личике. Насилу он успокоил девушку, наверное, и не поверил бы ей, настолько дико звучал ее рассказ, если бы Наташа (Натали# на американский манер) не показала ему ЭТО. Маска. Эта чертова маска действительно существовала! Девушка лепетала что-то – вроде того, что она украла маску из кабинета отца. А Йен не мог оторвать взгляд от маски. Если ее действительно сделал его дед, тогда Йен может гордиться – дед был поистине гениальным мастером, Мастером с большой буквы. Возможно, байка о посланце дьявола – не такая уж и байка, тем более, что Горька мертв.
Йен сделал единственное, что он еще мог: найти и отомстить. За деда, погибшего в огне, за отца, сгоревшего на холоде, за Георгия, единственного дорогого Яну человека, за собственную боль и разливающуюся внутри пустоту.
Его не нашли. Подумаешь, директор приюта, не такая уж важная персона, чтобы искать его убийцу. Старик был хорошо известен своим скупердяйством и жестокостью, вот и решили, что кто-то из его нынешних или бывших питомцев отомстил ему. Зинаида молчала. Хорошая женщина, очень добрая, и поет так… Та же тоска и вечная женская боль за беспокойное мужское племя, что и в песне Маленькой Лани. Эта русская относилась к Йену как к собственному сыну. А Наташа… Из них с Георгием получилась бы замечательная пара но– не сложилось. Брата пришлось похоронить здесь, много денег ушло, чтобы все сделать тихо. Больше Яна в этой стране ничто не держало. Или держало? Другие маски? Он не собирался охотиться за ними. Он расскажет о масках своим детям, и пусть они сами решают.
Ян остался в России, здесь тоже можно было делать бизнес. Да и Америка – совсем не та страна, куда можно было бы переселить нежную русскую жену, там Наташа будет чувствовать себя одинокой. Произошло чудо, да – она его полюбила…
Ян умер в 1914 году, пережив жену на пять лет. Он стал жертвой тифа, подхватив его во время визита на одну из своих русских фабрик. Сын Яна, Алексей, был слишком мал, чтобы справиться с доставшимся ему состоянием. В результате махинаций одного из управляющих, семилетний мальчик быстро оказался в одном из многочисленных сиротских приютов. Единственное, что он запомнил о прежней жизни, так это рассказ о Мастере, продавшем душу дьяволу, и о масках, которые во что бы то ни стало необходимо уничтожить.
