— А куда отправляют гонорары?
— Ей начислено четыреста шестьдесят восемь долларов и семьдесят два цента за съемки в «Адаме двенадцать». Но никто не знает, куда их отправить.
Лицо Питера вдруг просветлело. Он снова подошел к автомату, треснул по нему локтем, получил «Алмонд джой» и бросил очередную обертку на пол.
— О, я это помню. Я поехал с Карен, чтобы попытаться уговорить продюсера разрешить мне снять один эпизод. Но тот даже слушать меня не стал. Дерьмо телевизионное. Вонючий продюсер дурацких сериалов заявил мне, что я не подхожу для «Адама двенадцать». Сказал, что они делают «стильные» вещи. Боже мой, я не вспоминал о нем много лет.
У меня сложилось впечатление, что, вспоминая какие-то эпизоды из своей жизни, Питер мог привязать их к Карен. Только так, а не иначе.
Вернулась Дани с толстым типом в вязанном из разноцветной шерсти свитере.
— Это Лонгстон. Мой оператор. Мне нужно обсудить с ним проход камеры по декорациям, изображающим пирамиды. Вы хотите еще что-нибудь про меня знать?
— Карен. Мы говорили про Карен.
У Питера сделался недовольный вид.
— Я именно это и имел в виду. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь. Вам достаточно лишь назвать мое имя. В этом городе это все равно что сказать: «Сезам, откройся».
— Али-Баба.
— Точно, — улыбнулся он. — Совсем как Али-Баба.
Питер подошел к Лонгстону.
— Ну? — спросила Пэт.
Я покачал головой:
— Он про себя знает, а вот про нее нет. Как долго они были женаты?
— Четырнадцать месяцев.
Я снова покачал головой. В моем деле это приходится делать очень часто.
Мы с Пэт прошли мимо электрических кабелей, потом между декорациями и направились к большой двери. Мы уже почти к ней подошли, когда Питер Алан Нельсен завопил:
— Эй, Коул!
Я обернулся. Питер забрался на один из подвесных мостиков и радостно мне улыбался. Рядом с ним стояли Дани, толстяк Лонгстон и еще несколько человек, скорее всего строителей.
— Я рад, что ты на меня работаешь, — сказал он. — Мне нравится твой стиль. — Он швырнул вниз батончик «Марс» — наверное, под потолком имелся еще один автомат. — Я и ты, — добавил он, — мне кажется, мы из одного теста. Люблю таких.
Я хотел было сорвать бумажку с «Марса» и бросить на пол, но решил, что это будет мелко, а потому откусил большой кусок прямо с оберткой.
Питер еще шире заулыбался и крикнул:
— Да ты дикарь, приятель.
Пэт Кайл только покачала головой.
Мы прошли в большую дверь и оказались на улице, где светило солнце. У обертки оказался отвратительный вкус. Если Дэрил Ханна меня видела, то, надеюсь, осталась под большим впечатлением.
Глава 4
Мы с Пэт Кайл вернулись в офисы «Кэпстоун», где кто-то уже успел установить видеомагнитофон «Сони бетамакс» и положить на стол несколько желтых полицейских блокнотов и карандаши, чтобы делать записи. В конверте, закрепленном скотчем на видеомагнитофоне, я нашел чек на четыре тысячи долларов. На боковом столике стояли кофейник со свежим кофе и поднос с булочками, сливочным сыром, копченой лососиной, нарезанными помидорами и красным луком.
— Компания нужна? — спросила Пэт.
— Конечно.
Пэт включила видеомагнитофон, вставила кассету, и перед нами предстала девятнадцатилетняя Карен Шипли, которая вошла в пустую комнату и остановилась около табуретки. На сей раз она не стала изображать из себя официантку. На эти пробы она надела выцветшие джинсы, прозрачную белую кофточку и красные сапоги. У нее был великолепный загар, и она производила впечатление человека, который много времени проводит на свежем воздухе. Каштановые волосы были коротко подстрижены и пушистым облаком обрамляли лицо. Глаза у нее оказались карими. И никакой косметики.
Карен посмотрела на кого-то за камерой и сказала:
— Что я должна сделать?
У телевизора был какой-то металлический, неживой звук, и все равно мне понравился ее голос — легкий и какой-то девчоночий. Она захихикала.
С той стороны, куда она смотрела, послышался голос Питера Алана Нельсена.
— Покажи нам спину, потом правый бок и левый. И постарайся не хихикать.
Карен повернулась левым боком, потом спиной, затем правым боком. Проделывая все это, она без умолку болтала, раскачивалась, подпрыгивала на месте и извивалась. Так обычно ведут себя пятнадцатилетние девчонки, когда изображают взрослых людей.
— Вот мой левый бок, а это моя спина. А теперь правый бок. — И она захихикала: — Хи-хи-хи.
— Господи! — пробормотала Пэт Кайл.
— Похоже, ее талант тебя не впечатляет.
Пэт сочувственно улыбнулась:
— Я каждую неделю получаю такие пленки. Молодые женщины и мужчины приходят ко мне в офис, чтобы что-нибудь сыграть или прочитать. И им так отчаянно хочется понравиться, что это написано на их лицах, но они не лучше той девушки, которую ты только что увидел, и никогда не будут лучше.
— Иными словами, ты подозреваешь, что она не стала актрисой и работает где-то в другой области?
Пэт пожала плечами, словно хотела сказать: надеюсь, что нет.
Картинка неожиданно изменилась, и мы увидели лицо Карен крупным планом. Вблизи сразу становилось понятно, что у нее совсем нет ни характера, ни силы воли. Она рассказывала о себе и пыталась быть серьезной.
— …мне кажется, моя сильная сторона — это комедия, но я могу играть и в драме. Думаю, из меня получится действительно хорошая инженю.
Голос Питера резко прервал ее рассказ.
— Ты говоришь совсем как придурок из пивной — «действительно хорошая инженю». Если ты инженю, так и говори. Скажи: «Я великолепная инженю».
У Карен сделалось несчастное лицо, и она умоляюще спросила:
— О, Питер, я, что ли, взаправду должна?
Обращаясь к Питеру, она отворачивалась от камеры, а когда играла, смотрела прямо в нее.
— Какого хрена я тут трачу свое драгоценное время? — взорвался Питер.
Карен сделалась еще несчастнее, затем улыбнулась, посмотрела в камеру, напустила на себя серьезный вид, произнесла требуемые слова — и захихикала.
Дальше было то же самое, все эпизоды оказались совершенно одинаковыми. Как правило, это были фрагменты — пять секунд одного, восемь секунд другого, — и многие повторялись. Питер задавал вопрос или говорил, что она должна сделать. Карен отвечала или делала. Она была такой наивной, такой непосредственной. Возможно, потому, что ей было всего девятнадцать. Она старалась, даже когда огорчалась.
А у меня уже заурчало в животе, и я то и дело поглядывал на лососину и булочки. Мне даже пришлось несколько раз напомнить себе, что я совсем недавно завтракал в кафе «Люси».
