– И как это я его заинтересую? И самое главное – чем?
– Ну ты же женщина?
– Что?..
– Антоныч, она ж лесбиянка? – засомневался Гера.
– Заткнись, дурак. Тебя как зовут, красавица?
– Галя.
– Так вот, Галя. Мы сейчас уйдем, чтобы тебе не мешать, а ты уложи-ка его в постельку.
– Да ты офонарел, пассажир?!
– Гера, звони туркам. – Антоныч соскочил с подлокотника кресла, в котором сидела Самородова. – Пусть встречают. И я еще попрошу, чтобы при допросе Жидкова ему рассказали, что это Галчонок его выдала.
– Это же беспредел! – вскричала Самородова. – Это подло, как ребенка обидеть! Подождите, ребята…
– Полис, плиз, – сказал в мертвую трубку Антоныч, поглядывая в потолок.
С ужасом для себя Самородова поняла, что телефонных рычагов, на которые можно нажать и прекратить этот разговор, нет. Тогда она стала обеими руками вырывать телефон из руки Антоныча.
– Подождите! Подождите же!.. – В своем порыве она была безумна и беззащитна. – Я же знаю, что вам что-то нужно! Вы же не посадить меня хотите и не полицейским сдать, верно? Что я должна сделать?!!
Антоныч нехотя убрал телефон в карман.
– Нам, Галчонок, нужна информация о местонахождении на этом судне женщины. Которую Колобок раздобыл для Жидкова в Москве. Это все, что нам нужно. Зовут ее Кира.
– Ну что же мне делать-то, я не поняла!
Антоныч снова сел на подлокотник и подтянул к себе Самородову. Поправил на виске выбившийся из-за уха девичий локон и провел пальцем по щеке. После этого мужского прикосновения ей показалось, что по ее лицу скользнула змея. Она отшатнулась и повторила:
– Я правда ничегошеньки не знаю… Что сделать?
– Переспать. – Антоныч почесал мочку уха, вздохнул и повторил: – Переспать, Галка. Только так.
– Кого переспать? – не поняла Самородова.
Антоныч повернулся к Гере:
– Тут на сто процентов неполадки… Не «кого», Галина, а «с кем».
– Переспать?! – Самородову осенила страшная догадка: – С тобой?!
Она отшатнулась так, что Антоныч едва не сорвался с кресла.
– Я на тебя, Галина, в голодный год за десять беляшей залезть не смогу, – успокоил он ее. – С Колобком переспать нужно. Видишь ли, я тебе могу заявить, что у нас, нормальных мужиков, есть одна, гарантированно проверенная примета. Если мужик, перед тем как зайти по делам к бабе, прикупает пузырек винишка, значит, основной и единственной задачей этого его визита становится соитие. Я доступно объясняю?
Самородова сглотнула тугой комок.
– Вы что, офонарели?.. Он каждый день покупает, мы бухаем, и он уходит.
– Ну а ты прояви инициативу! Я не вижу причин, чтобы Колобок отказался от еще более тесного сотрудничества во благо дел хозяина.
– Да это же как предложить мне с козлом спариться…
– А что делать? – Антоныч вздохнул. – Любовь зла.
– То есть я лесбиянка, но во имя великой цели должна спать с мужиком?
– Вот именно, – и Антоныч посмотрел на Геру. – Нет, я точно никогда не женюсь…
– Значит, они кого-то из беды выручают, а драть за это должны меня?!
– Кто-то должен взять на себя ответственность.
Самородова дотянулась до бутылки на столике и сделала несколько больших глотков прямо из горлышка. Антоныч машинально поморщился.
– А вы не боитесь, – ледяным голосом произнесла она, – что я вас Жидкову сдам?
– Не, не боимся, – ответил Гера. – Двое ждут нашего возвращения.
Антоныч не выдержал и встал, чтобы напиться минералки. Бутылка «Эвиан» бросилась ему в глаза во время первого беглого осмотра. Вернувшись, он отметил про себя тот факт, что контакт постепенно налаживался. Гера в уже спокойной обстановке разъяснял Самородовой, что и в какие моменты нужно спрашивать у Колобка, чтобы тот говорил правду, и ничего, кроме правды. Это немного напоминало увещевание мамы перед первой брачной ночью дочери.
– Да ты, я вижу, мастер таких разговоров, – заметила Самородова. – Опыт?
– Ты, главное, запомни, что ничего страшного в этом нет. Один раз не считается.
– Ну да, конечно, не считается….
Между извращением и турецкой полицией Самородова выбрала между тем первое.
– Теперь ты понимаешь, Антоныч, – вполголоса говорил Гера, выходя на палубу из каюты, – что я был прав?
– Уроды моральные! – раздался за дверью плаксивый голос Самородовой. – Баб распускают, а я их ищи!..
– Галчонок, ты, главное, ничего не бойся, – сказал напоследок, прикрывая дверь, Гера. – Мы рядом.
Засада была организована неподалеку. У стойки. За которой бармен в теплой куртке наливал желающим. Но желающих было мало, туристы предпочитали выпивать в тепле и без сквозняков. Разглядев в свете палубного освещения Славу, Антоныч коротко свистнул, и через минуту они втроем принимали от бармена стопки.
– У меня пока глухо, – угрюмо пробормотал Слава.
– А мы подключили агента под прикрытием, – похвастался Гера.
– Под накрытием, – поправил Антоныч.
«Врали, гады! – думал Колобок, рывками стягивая с себя брюки и жадно разглядывая обнаженную Самородову. – Лесбиянка… Да какая она… лесбиянка?»
Хотя вела она себя странно. Едва он, наседая на ее горячее тело, почувствовал прилив неземных сил, она спросила спокойным медовым голосом:
– Колобок, а где та каюта?
Колобок притормозил, заглушил двигатель и в тяжелом недоумении переспросил:
– Какая каюта?
Двигатель заводился с полоборота. Едва он переключался на пятую передачу, спокойный голос внизу, в полной темноте, опять срывал «стоп-кран»:
– Та, в которую ты для Жидка девочек приводишь.
– Жидка? Девочек?.. А, там это… Дела…
Мотор работал как часы. Как болид во время перегрузок на Гран-при. Разгон, вираж, опять разгон и… И снова в бокс.
– Она на юте, каюта? Или в трюме? А девочки красивые?
Колобок стал догадываться, что это входит в правила игры. Она хочет довести его до такой степени закипания, чтобы в момент критической точки ее сорвало с дивана и унесло в преисподнюю. Ну что же, он готов. От восхищения сексуальной предприимчивостью своей партнерши Колобок обезумел.
– Да, да… На юте… рядом с форштевнем… И девочки – одна краше другой… как у гостиницы «Космос»… Вот так хорошо?
Бурлящие звуки из чрева Самородовой и ее судорожные подергивания Колобок однозначно воспринял как собственное умение разгадать маленькие тайны стильных женщин. Он окончательно почувствовал себя дамским угодником тогда, когда подельница Жидкова, заходясь в отвращении, спрашивала так, словно ее рвало на тротуар:
