– Я говорю – он поет. Муж этой…
Жидков, хромая и морщась, раздраженно подошел к стенке холодильника и превратился в слух.
– Молодец, – похвалил, недоуменно хлопая ресницами.
– Может, выпустить его да растереть здесь как следует? – предложил Колобок. – Чтобы не расслаблялся?
Вместо ответа Жидков подошел к двери.
– Красавчик!
– Оу! – раздался замерзший голос из камеры. – Привет, Жидок!
– Нехорошо словом обижать!
– А это не я, это Колобок тебя так зовет! Мне Антоныч рассказывал!
– Евгений Петрович, клевещет! – как можно тише возмутился Колобок.
– Не холодно? – прижавшись ухом к двери, поинтересовался Жидков.
– Холодно, – крякнул Гриша. – А что поделаешь…
– Ничего, – согласился Жидков. – Где твои дружки и супруга?
После короткой паузы – узник отжимался от пола – из морозильника донеслось:
– В укромном месте!.. Иди поищи.
Жидков повернулся к Колобку:
– Ну-ка, добавь парку…
Тот повернул ручку вниз, и через пять минут наружный термометр стал показывать температуру не восемнадцать, а двадцать два градуса ниже нуля. Жидков сел в кресло и снова развернул журнал. Но, пробегая глазами строчки, не понимал ни слова из текста. Все его мысли занимал человек, который даже сейчас продолжал оставаться человеком. Отбросив в сторону журнал, отчего Колобок вздрогнул, как от удара, он встал и решительно подошел к двери.
– Скажи, где дружки, и я тебя выпущу! Иди к своей Кире!…
Сомнений в том, что над ним издеваются, не было. Человек в одной рубашке, брюках и туфлях находился в морозильной камере уже второй час. С яростью плюнув в угол комнаты, Жидков вернулся за столик.
Голос внутри становился все глуше и прерывистее. Человек замерзал. Замерзал, но продолжал бороться со смертью и всем, что с ней связано. Он не звал на помощь, не впадал в истерику. Он просто замерзал, окоченевшими губами напевая песенки. И Жидков понял: если сейчас дать ему умереть – он, Жидков, проиграл. И дело даже не в убийстве. Не первый же раз… Дело в том, что какой-то хозяин СТО останется при своих интересах. Без жены, но при своих интересах. Он так и замерзнет, не переубежденный и не сбитый с пути.
– Открой, – сквозь зубы процедил Жидков.
Колобок быстро исполнил приказание, и уже через секунду из открытых дверей камеры потянулся дымок мороза. В комнате мгновенно повис холод. Но пленник выходить не торопился. Умер?
Колобок метнулся было внутрь и чуть не столкнулся с подошедшим к двери пленником. На Гришу было страшно смотреть. Он принял тот синюшный оттенок, который свидетельствовал о наличии жизни в его теле всего на несколько минут. Потом – падение на мерзлый пол и смерть. Колобок вывел его из камеры и усадил в кресло напротив Жидкова. На столике стояла пузатая бутылка армянского коньяка и несколько стаканов. Колобок плеснул коньяку в стакан Жидкова. Обслуживать неблагодарного пассажира из четырехместной каюты никто не собирался.
Гриша дотянулся до коньяка. Он около минуты наполнял свой стакан. Но налил только до половины, двумя руками поднес ко рту и выпил. Были слышны лишь судорожные глотки и клацанье зубов по стеклу. Посидев некоторое время со склоненной над столом головой, Гриша наконец выпрямился. Алкоголь совершенно не брал его здоровый организм. Он лишь почувствовал невыносимую боль в отмороженных кончиках пальцев рук и ног. Сжав кулаки, он спокойно посмотрел на Жидкова.
– Где твои друзья, парень? Я буду задавать этот вопрос до бесконечности, пока ты не сойдешь с ума. А тебе недолго осталось.
– Я знаю, где мои друзья, – упрямо повторил Гриша. – Но не скажу. Пытаешься спрятать концы перед Стамбулом? Не надейся. Четыре свидетеля плюс пострадавшая женщина. На тебя и твоих придурков показаний хватит.
– А деньги? Ты хочешь денег? Что скажешь? Мне даже друзья твои не нужны. Мне нужна папка с документами.
– А что ты хочешь от меня услышать? – Гриша покрепче охватил себя руками. Озноб понемногу стал отступать. – Убийца ты, Жидков.
– У вас мои документы. Вы из них ничего выжать не сможете, понимаешь? – прошептал Жидков, глядя в глаза Грише. – Верните их мне, и из Стамбула отправитесь в Москву состоятельными людьми.
– На попятную, значит, пошел? А раньше об этом не мог позаботиться? До того, например, как жену мою клеить начал, сука?
Жидков откинулся на спинку стула. Он уже начал понимать, что толку от всех этих мероприятий, включая разговор по душам, не будет. Он с разочарованным видом прикурил сигарету и бросил пачку на стол поближе к Грише.
– Что ты за человек такой, а? По-хорошему ты не понимаешь, по-плохому – тоже. Что с тобой делать? Я из-за тебя как Ленин. В постоянных бегах и разливе… Я ведь не прошу тебя Родину продать. Просто отдай то, что принадлежит мне. Я даже готов с тобой поделиться.
Сигарету Гриша прикурил, но делиться не пожелал.
– Ты – дурак! – взревел Жидков. – Дурак! Сейчас мои люди переворачивают каюту ваших гостеприимных педиков! Если они найдут папку, ты мне будешь уже не нужен! Если пойдешь на сделку сейчас, до их звонка, останешься жив!
Гриша отнял от губ сигарету.
– Твои люди в каюте Зизи и Гермеса?..
…Двое людей Жидкова чувствовали себя в относительной безопасности ровно три минуты. После того как они бесшумно отперли запасным ключом каюту гомосексуалистов и вошли внутрь, им следовало побыстрее оттуда выйти. Но они держали в руках пистолеты и были уверены, что их появление неожиданно. На мониторе хорошо было видно, как четверо мужчин заводят в каюту женщину, а затем двое выходят. Камера работала в коридоре, постоянной картинки из каюты не было, и лишь случайность позволила засечь появление беглых пассажиров. И теперь в этой каюте вряд ли кто ждал гостей.
Задача была поставлена четко и ясно. Нагрянуть, забрать папку с документами, четверых и бабу пристрелить, доложить об исполнении. После этого тела были бы сброшены в море. Но в каюте никого не оказалось. Ни одного человека!
Их не совсем законные действия прервал голос. Сначала показалось, что он донесся с небес. Но на небесах, как известно, оружия нет. А фраза могла принадлежать только тому, кто вооружен.
– Копыта – вверх, и замерли…
Помертвевшая от ужаса прислуга Жидкова, медленно подняв руки, повернулась. Перед ними, как в ужасном сне, стояли двое. Один сжимал в руках помповое ружье, второй был вооружен пистолетом. Первый из гостей, наиболее сдержанный и рассудительный, замер. А второй, чья психика была подорвана качкой и спиртным, накала момента не выдержал. С диким криком: «Хер вам всем!» – он ястребом подлетел к окну и бросил свое тело в иллюминатор. Раздался треск пластмассы и хруст стекла. Крик, стихая, уходил куда-то вниз. Его напарник стоял и округлившимися от ужаса глазами смотрел на изувеченный иллюминатор.
