Потом он прошелся по каюте и хмыкнул. Было еще два иллюминатора. И они тоже являлись просто стеклами. Но даже если бы они и открывались, толку от этого было мало. Они выходили на палубу, запруженную туристами. То есть туда, где появляться нельзя было ни в коем случае. Мышеловка, избранная собственным волеизъявлением.
Жидков сел в потрепанное кресло. Сейчас эта свора приступит к покаютному обходу. Он хотел уже вынуть пистолет, но вовремя спохватился. Пугать мальчика сейчас нельзя. Чего от него ожидать, когда тот увидит оружие? Может обрадоваться и попросить подержать, а может взвыть так, словно его режут. От этого поколения вообще непонятно, чего ждать. Ни украсть, ни покараулить.
– Мальчик, иди-ка сюда… Слушай меня внимательно. На корабле ищут плохого человека. Когда дяди постучат в дверь, подойдешь и скажешь, что в твоей каюте его нет. Понял?
Если бы у Жидкова были дети, он бы знал, о чем их просить можно и о чем при них даже вслух нельзя говорить. И мальчик понял. Он все понял дословно, что вполне естественно в семилетнем возрасте. На стук в дверь он ответил:
– В моей каюте плохого дяди нет.
– Чтоб… твоя мама за турка вышла!.. – вспыхнул Жидков, выскакивая из кресла и уже без опаски вынимая из-за пояса «беретту».
Взяв ребенка за шиворот, он оторвал его от пола, сделал шаг в сторону и опустил его в ванную комнату.
– Заберись в ванну, бибигон, и ни в коем случае не высовывай из нее свой конопатый клюв! Пока меня не грохнут, – добавил он, вгоняя в ствол патрон.
Скинув пиджак, он сорвал с шеи галстук и зашвырнул его в угол.
Через минуту входная дверь влетит внутрь, и в каюте будет трудно дышать от сгоревшего пороха. Но это будет через минуту.
А сейчас Жидков стоял посреди комнаты, скрестив на груди руки. На душе было легко и беззаботно. Как в тот вечер, когда он после показа вошел в гримерку актрисы по имени Кира. Наверное, эта минута и стала стартом его падения.
А мальчик лежал в ванне, положив голову на ее чугунное дно.
Наверное, думал он, ему влетит от мамы за то, что впустил в каюту незнакомца.
За дверями шло совещание – Жидков это прекрасно понимал. На повестке дня этих дебатов стоит вопрос: что делать, когда в руках беспощадного бандита оказался ребенок? Как штурмовать квартиру, если случайным выстрелом можно ранить или убить маленького мальчика? Или – как не спровоцировать этого бандита на действия в отношении этого ребенка?
– Тьфу!.. Идиоты… – Жидков усмехнулся.
Он никогда бы в жизни, а при данных обстоятельствах – особенно, не воспользовался таким козырем, как ребенок. Он понимал, что отсутствие такого желания кроется не в его любви к детям. Безусловно, можно было бы взять пацана в охапку и потребовать выполнения своих условий. Только сделать это не так, как делают психи. По два часа они базарят через дверь с ментами, а когда весь штат МВД соберется около дома, они требуют водки, пива, миллион долларов в двадцатках и джип до аэропорта. А мусорам того и нужно. Ты только дай им времени – часа три-четыре, чтобы их тугие мозги распрямились! А потом они будут работать, как универсальные солдаты. Поэтому и выбирают товарищи милиционеры – ныне полицейские – время для тяжких раздумий. Все можно было бы сделать проще. Взять салагу на руки, потребовать отвалить от каюты и быстро выйти на палубу. Дотянуть до прибытия турков, которые вот-вот вышлют лодку с погранцами. Но хорош он будет в их глазах, стоящий с пистолетом в одной руке и ребенком – в другой! Тут не объяснишь, что на него банда москвичей напала.
Жидков стоял посреди комнаты и держал под контролем весь проход до двери. Ни при чем здесь любовь к детям, ни при чем… Чем закончится эта осада – еще неизвестно. Вполне возможно, что он останется жить. Если есть хотя бы один шанс на миллион, нужно иметь его в виду. Жидков понимал, что, если по всем зонам России разнесется слух, что, сопротивляясь ментам, он закрывался от их пуль дитем, почетное звание «гад» ему обеспечено. А зачем тогда использовать этот шанс, что один на миллион? Чтобы прослыть сукой и тварью и жить с этим остаток жизни? Есть вещи, которые не имеют срока давности. Даже у убийства есть срок, по истечении которого ты можешь избежать наказания. Но есть поступки, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь если не перед людьми, то перед собой точно. И еще неизвестно, что из этой дилеммы страшнее. Заслоняться ребенком – это почти то же самое, что убить родную мать или замучить священника.
Неужели этого не понимают те, что сейчас за дверью пытаются быстро выносить и родить какой-то искусный план, пунктов в котором всего два – рыбу съесть и кости сдать? Жидкова взять и сделать так, чтобы при этом не пострадал ребенок.
Глупцы.
– Гриша, ау!
– Жидков, я хочу быть уверен в том, что ты не сделаешь плохо ребенку! – послышалось после короткой паузы. – После этого будем что-то решать.
– Ты дурак, муж Киры. Щенок не при делах. Заходи, и будем решать.
Немного подумав, Жидков поинтересовался:
– А этот псих, на ботаника похожий, рядом?
– Я здесь, Жидков, – ответил Гера.
За дверью странно, но рассмеялись.
– Не делай глупостей, – снова заговорил Гера, теперь уже раздраженно. – Я уже убедился в том, что ты умный человек. Выйди и сдайся. Какой смысл упорствовать? Ты лучше меня знаешь, чем это закончится, зачем превращать фарс в трагедию?
– Сколько ненужных устойчивых выражений… Точно – ботаник.
Тема исчерпана. Это понимали все.
После таранного удара дверь затрещала, как падающая сосна на лесоповале. Вместе с косяком и белыми метровыми щепками она влетела внутрь каюты и обрушилась на пол.
Жидков мгновенно вскинул руки перед собой и четырежды выстрелил из пистолета.
После этого залпа долго еще никто не показывался в проеме и не произносил ни слова.
Жидков, ожидая ответной стрельбы, юркнул за простенок. Уже в следующее мгновение он смотрел, как пистолетные пули разрушают содержимое дешевой стенки со стеклянными дверцами. Опоздай он на мгновение, и вместо этих хрустальных чашек-плошек пули крошили бы его ребра и череп. Едва звуки выстрелов смолкли, он опустился на колено, вынырнул из-за двери и полностью разрядил магазин в сторону коридора.
Чувствуя, как начинает бурлить кровь, он прижался спиной к стене. Ствол его пистолета дымился, как носик заварного чайника.
– Гриша, муж Киры, ты еще живой?
– А что со мной станет? – Голос раздавался из комнаты рядом с ванной.
«И как эта лиса успела проскочить?» – думал Жидков.
– Гриша, может быть, все-таки вернете документики? Тысяч этак за пятьсот баксов? И еще пятьсот в качестве морального ущерба за отсутствие сервиса на судне? А потом разойдемся друзьями, а туркам скажем, что в пейнтбол играли?
– Вот если бы ты женщину не трогал, – ответил кто-то, чей голос был Евгению Петровичу незнаком, – торг был бы уместен.
