– Я, сударь?! – воскликнул Планше в совершеннейшем
изумлении. – Да у меня и денег-то нет! Тот экю, что я, согласно вашим
приказаниям, должен был пропить за ваше здоровье, уже остался в кабачке
"Сосновая шишка"…
– Друг мой, ты пребываешь в совершеннейшем
заблуждении, – сказал д’Артаньян, загадочно ухмыляясь. – В гостиной,
на столе, лежит куча золотых монет, которые ты под заемное письмо ссудил нашей
любезной хозяйке…
И он вкратце посвятил Планше в тайны задуманного
предприятия, ставившего своей целью посадить дражайшего г-на Бриквиля на
невидимую миру цепь и напялить на него столь же невидимый намордник.
– Ну что же, сударь, – вздохнул Планше. –
Коли вы приказываете… Откровенно говоря, не лежит у меня сердце к ростовщикам,
даже дикие турки, я слышал, их не любят и ущемляют всячески, даром что
безбожные агаряне… А у нас в Ниме одного ростовщика опустили головой вниз в
выгребную яму, причем до сих пор неизвестно, кто его так искупал… Но, коли уж
мой господин приказывает… Я, знаете ли, не слепой и кое о чем догадываюсь, но
язык буду держать за зубами, как хорошему слуге и подобает…
– Планше, ты образец слуги, – сказал
д’Артаньян. – Когда я стану маршалом Франции, отдам тебе в управление все
ветряные мельницы в какой-нибудь провинции…
– Благодарю вас, сударь, но у нас в стране нет такой
должности…
– Что за важность? – фыркнул д’Артаньян. – Мы
ее изобретем специально для тебя! Пошли, нужно послать за стряпчим и быстренько
составить заемное письмо…
План Луизы был претворен в жизнь незамедлительно – уже через
час Планше был сделан заимодавцем, что подтверждалось соответствующей бумагой,
а назавтра выставленная на торги обстановка была им куплена и, разумеется, так
и осталась на месте.
– Черт возьми, а если Бриквиль привезет кучу денег, выиграв-таки
процесс о наследстве? – спросил д’Артаньян ночью, пребывая, как легко
догадаться, в супружеской постели помянутого господина. – И быстренько
расплатится?
– Нам нечего беспокоиться, Шарль, – сообщила
Луиза. – Наследство это заключается в земельном участке и недвижимости. У
Бриквиля всегда было туговато с наличностью…
И больше о деньгах в эту ночь не было сказано ни слова.
Глава 12
Перевязь Портоса
Положительно, сам бог послал д’Артаньяну в друзья столь
искушенного и всезнающего человека, как Пишегрю. Так полагал сам гасконец, чья
жизнь со времен нового знакомства изменилась самым решительным образом.
Прежде всего, он открыл для себя новый удивительный мир,
заключенный внутри Парижа, как семечко в яблоке, и неизвестный людям
непосвященным, – целую Вселенную игорных зальчиков, укрытых в задних
комнатах кабачков, ресторанов и даже лавочек, торговавших вроде бы
исключительно галантереей или шорным товаром. Пишегрю, не ограничиваясь
Прихожей короля, был своим человеком во всех этих местах, куда ввел и
д’Артаньяна как полноправного члена Братства игроков, по своей многочисленности
и неимоверно далеко простиравшихся связях, пожалуй, превосходившего даже
таинственный орден иезуитов.
Д’Артаньян, пользуясь высоким слогом авторов старинных
триолетов, отдался этому вихрю удовольствий со всем пылом новичка. Его довольно
быстро выучили играть не только в кости, но и в карты – в пикет, ландскнехт,
экарте. Гвардейские обязанности отнимали не так уж много времени, и д’Артаньян
чуть ли не все свободное от караулов время проводил, странствуя с Пишегрю по
всему Парижу, со всей юношеской завзятостью гордясь тем, что там и сям его
после условленных фраз или попросту узнав в лицо пропускают в укрытые от
посторонних глаз помещения, куда может попасть не всякий герцог, если только он
не входит в Братство.
Жизнь игрока была неустойчивой и переменчивой, как ветер:
д’Артаньян то покупал Луизе драгоценные безделушки и жаловал Планше
полновесными пистолями, когда его карманы трещали от тяжести выигранного, то
вынужден был за полцены продавать что-то из своего пополнившегося гардероба, а
то и оставлять заемные письма ростовщикам, вившимся вокруг игроков, как мухи.
Однако, как ни удручит это иных моралистов, именно такая жизнь, богатая
впечатлениями и эмоциями, щекочущими нервы почище любой дуэли, притягивала
д’Артаньяна несказанно. Впрочем, дуэлей тоже хватало – точнее, тех быстрых и
безжалостных поединков в глухих тупичках, что случаются чуть ли не ежедневно,
когда за игорным столом вспыхивают ссоры. Нужно добавить, что далеко не всегда
д’Артаньян острием клинка расплачивался за собственные обиды – он считал своим
долгом непременно вставать на защиту своего друга Пишегрю (каковой, упомянем
втихомолку, особенной храбростью не отличался, сплошь и рядом предоставляя
д’Артаньяну улаживать вспыхивавшие скандалы с помощью шпаги). За короткое время
гасконец, к его тайному удовольствию, приобрел в определенных кругах репутацию
опасного бретёра, задевать которого себе дороже…
Очень быстро Пишегрю посвятил его и в другие стороны жизни Парижа,
которые, впрочем, в отличие от тайных игорных комнат, не особенно и таили свое
местопребывание. Речь идет о тех кварталах, где обитали веселые и сговорчивые
девицы, которые, заслышав звон монет, приходили в совершеннейший восторг и
старались сделать все возможное, чтобы заглянувший к ним кавалер остался
доволен. Многие из них были по-настоящему красивы и остры на язычок, причем,
что немаловажно, проводивший время в их обществе дворянин был свободен от
всяких последующих обязательств вроде обещаний жениться или просто уделять
красотке время. Быстро преодолев робость, д’Артаньян, опять-таки ведомый
оборотистым Пишегрю, стал своим и в иных из этих заведений. На сей раз совесть
его была совершенно спокойна: отец д’Артаньяна ни словечком не упомянул о подобных
веселых домах, не говоря уж о том, чтобы предостерегать сына от их посещения.
Теперь д’Артаньян не на шутку подозревал, что его почтенный родитель, никогда
не бывавший в Париже и других больших городах, попросту не ведал о
существовании таких заведений, – но, как бы там ни было, коли нет запрета,
нет и его нарушения… Так что с формальной точки зрения все обстояло благолепно.
Случилось так, что Пишегрю, несмотря на всю свою
осторожность и благоразумие (именуемые иными циниками трусостью), все же
получил однажды удар шпагой в бок и оказался прикован к постели. А потому
д’Артаньян, нежданно-негаданно оставшийся без своего Вергилия (впрочем, по
невежеству в изящной словесности наш гасконец никогда и не прилагал к другу
этого имени), в одиночестве отправился бродить по Парижу. Случаю было угодно
привести его в кабачок у Люксембургских конюшен, где был устроен зал для только
что изобретенной игры под названием бильярд (игра эта была настолько новой, что
никто не додумался пока, даже склонные по любому поводу заключать пари
англичане, делать денежные ставки).
По причине той же новизны игроков вокруг массивного стола,
крытого зеленым сукном, было совсем мало. Большая часть присутствующих
выступала в роли зрителей, намереваясь сначала хорошенько присмотреться к правилам
и приемам игры, чтобы не оконфузиться, поспешив, – и внимательно следила,
как мелькают палки, именуемые киями, и щелкают большие костяные шары.
