Наконец пришло время осмотреть свое хозяйство. Яга ей строго-настрого повелела делать все, чего душа пожелает, и вести себя как полновластная владычица земли Морковкиной, то есть острова Полигон, как он на картах значился. А что тут имеется, было не вполне понятно. То есть документацию, какая сыщется, она пришлет когда-нибудь, но поручиться за ее достоверность можно только в отношении фундаментов зданий или профилей скальных выработок. Охраны тут много лет как никакой не имелось, а люди, которые помнили, где что лежит, жили неподалеку. А кто и не помнил – мог ведь и поискать.
На домиках, правда, замки были целы на всех, кроме двух. Так в них и взять-то нечего. Мебель осталась только самая старая, а остальное вообще доброго слова не стоило. Впечатление было такое, что военные строители нарочно использовали здесь все только самое негодное. Даже бетон или рассыпался, или расслаивался. То ли цемент в него клали щепотками, то ли поверх начавшего крошиться намазывали цементный раствор слой за слоем много лет, но тоже экономя связующее. Грустно тут было как-то.
Извлекла из рюкзака мешочек с ключами и пошла обходить владения. Собственно, надобности в ключах нигде не возникало, так что не пришлось, как в день прибытия, перебирать кучу однотипных пластинок. Обеспечили беспрепятственный доступ во все строения задолго до ее прибытия в высшей степени заботливые люди, перепилившие каждую дужку таким образом, что ее потом было бы легко сварить. Сами замки не забрасывали и не уносили с собой, а аккуратно оставляли неподалеку на видном месте. Сразу ясно, не шантрапа тут орудовала, а вполне приличные люди зашли от всего сердца поделиться с хозяевами их, хозяев, добром.
Отдельные двери внутренних помещений были унесены, целые участки пола отсутствовали, но выборочно, несколько столешниц в бывшей казарме рядочком стояли у стены, лишенные металлического каркаса. Немного не хватало унитазов и раковин, электрический щиток был снят, но выкрученные из стены шурупы возвращены в отверстия дюбелей. Даже захотелось познакомиться с педантом, поправлявшим здесь свое благосостояние – стиль, он и есть стиль.
В жилых, учебных и административных помещениях картина повторялась, в мастерских было пустынно – станки с фундаментов наверняка забрали еще военные, так что сообразить, что отсюда похитили позднее, не представлялось возможным. В парках остались несколько старых машин. С одной был снят редуктор вала отбора мощности, из другой просто извлечен двигатель в сборе, третью подняли на подставки и лишили гусениц, а уж кто и когда это содеял – кто ж его разберет! Но общее впечатление было замечательное – в электролизную ванну отсюда годилось многое, потому что возвращать чему-либо из здесь ныне сущего работоспособность стал бы только ненормальный энтузиаст искусства технической реставрации.
Электрохозяйство осмотрела. В принципе, не разрушено. То есть если где кто что и умыкнул, то это уже в зоне установок-потребителей, после периферийных распределительных щитков, одним словом. В капонирах отыскались тележки тягачей – не иначе для вывоза ракет на стартовую позицию. Несколько куч разнокалиберного хлама могли содержать все, что угодно, но судя по тому, насколько плотно и устойчиво они были сформированы, незнакомый педант изучил их и извлек то, что его интересовало. Следы продуманного неторопливого мародерства глаз отмечал повсеместно, и только одна дверь могла похвастаться нетронутым замком. На ней желтел треугольник знака радиационной опасности, который, как символ смерти, не имеющей ни цвета, ни вкуса, ни запаха, остановил человека, ищущего не приключений, а вполне определенные вещи.
Насколько она нервничает, Делла поняла в тот день, когда у Степки был очередной выходной. Она очень хорошо считала в уме, даже если не осознавала этого. И вот, проснувшись, как обычно, едва забрезжил рассвет, почувствовала, что у нее просто подгибаются ноги от волнения. Не в прямом смысле – завтракала и умывалась она легко и непринужденно. А потом совершенно не могла ничего делать. Немножко хотелось выть, немножко – плакать. Но вместо этого она выскакивала на крыльцо и осматривала небо – нет ли туч, куда дует ветер и не слишком ли он сильный.
К шести часам утра, как раз в диспетчерской заканчивалась смена, разум начал сдавать последние позиции. Перед глазами вставали видения: вот «ее парень» едет домой, умывается, завтракает, надевает свежую сорочку и усаживается в коптер. Словно его глазами видела поверхность океана, спокойную и плавно волнистую. Сорок минут, нужные на преодоление разделявшего их расстояния, отсчитывал в груди невесть откуда взявшийся там таймер, и, когда время вышло, она позволила себе поднять глаза и посмотреть на запад.
Секунда, десять, тридцать… и теперь уже не оставалось никаких сомнений – маленькая точка была видна отчетливо. Летит. Вот в этот момент и прекратилось безобразие внутри. Организм почему-то возжелал обессиленно опуститься на песок. Фигу ему! С маслом! У нее на этот день были другие планы. Обморок в них не входил.
Пилот коптера потратил немало времени на поиск посадочной площадки. Делла с интересом наблюдала из укрытия за Степкиными маневрами над южной оконечностью острова. Вот, разглядел он оставленный ею знак – букву «Т», выложенную из прижатых камешками обрывков светлых обоев на раскрошившейся поверхности старой взлетной полосы.
Вышел из кабины, начал озираться. Молодец, нашел дощечку-стрелочку с надписью «пляж», которую она примотала проволокой к столбу. Теперь – не собьется, дальше эти указатели тоже имелись. Вот он спустился по извилистой крутой тропинке и принялся разглядывать камерный пляж, укрытый со всех сторон свалившимися сверху громадными глыбами, вросшими в песок и настолько гармонично окаймившими похожее на огороженный двор пространство, что возникало чувство спокойствия и умиротворения. Сюда и рыбаки приставали, и подъемник подходил, а еще тут была наспех собранная Деллой из разномастных листов будочка с табличкой, на которой она после долгих колебаний вывела: «Переодевалка». Это – чтобы инструкция не позволяла двоякого толкования.
Гость вошел в это неказистое сооружение, и остались видны только его ноги. А вышел в одних плавках. Отлично. Паранойю на гвоздик, и можно показываться.
Вышла из-за камня, махнула рукой и помчалась вверх по тропинке. Интересно, догонит? Вот негодяй! Он даже и не пытался, просто бежал за ней и не старался настичь. И так до самого домика. Вбежала в холл и замерла. Это что, в спальню, что ли, мчаться? Как Яга каждый раз, как к Ярну прилетает? Нет, это, пожалуй, было бы слишком смело, она этого парня уже достаточно изумляла.
А вот и он вбежал под крышу, сейчас заграбастает и пусть делает с ней все, что угодно.
– Привет, Степа.
– Привет, Кнопка. – Взял за руки и смотрел на нее жалобными щенячьими глазами. – Яга сказала, где тебя найти. И велела читать знаки. Это что, ритуал какой-то?
– Нет. Я ведь скрываюсь, а технические средства слежения нынче в любой шов на одежде можно затолкать. Так что я даже коптеру твоему на глаза показаться опасаюсь, как бы он не узнал меня да не дал знать, кому не надо.
Вроде современный, грамотный парень, а не понимает элементарных вещей. Да сейчас звукозаписывающее устройство можно под почтовой маркой спрятать, а голос потом анализируется на раз. Это не говоря о том, что визоры – вообще полноценная станция слежения.
