Увы, период относительно малых тревог продлился всего несколько месяцев. Мощнейшее землетрясение уничтожило атомную станцию и прошло огромной океанской волной по юго-западному побережью, смывая постройки, фермы, пашни и складские комплексы, расположенные поближе к причалам, – морские перевозки здесь сразу стали играть заметную роль.
Было это в 2033 году. Многие тогда погибли или пропали без вести. Космопорт оказался разрушен, и только одна взлетно-посадочная полоса военной базы, расположенной далеко на востоке, еще могла принимать челноки, что, впрочем, происходило редко и нерегулярно. Так уж вышло, что уцелевшие люди уходили из местности, зараженной разлетевшейся активной зоной реактора, навстречу ветру, то есть двигались на восток, к заливу Тылка и впадающей в него реке Белой. Поэтому в результате произошедшего массового исхода почти все население сосредоточилось на юге материка в пространстве к западу от Большого хребта.
Степан представил себе примерно десять тысяч человек, многих с детьми, лишенных крова и источников существования, брошенных на произвол судьбы своими правителями, – а он сам читал списки пассажиров бортов, ушедших на орбиту в тот период, – да еще и оказавшихся на местности, где нападение дикого зверя – заурядное событие. Да уж, тут только такие, как его Делка, и могли выжить. Все умеющие, решительные и циничные.
О том, во сколько баллов оценивалось землетрясение, узнать не удалось. Очевидцы описывали его как ужасное, а сейсмологи, кажется, погибли. Во всяком случае, никаких данных о размахе подземной стихии он в сетях не обнаружил.
О последовавших за катастрофой пятнадцати годах на Прерии земные средства массовой информации практически не вспоминали. В сообщениях того периода, доступных в архивах, уведомлялось только об отправке туда отдельных экспедиций, причем не комплексных групп в рамках государственных проектов, а скромных и узкоспециализированных от университетов и научных организаций. Тональность самих сообщений создавала впечатление, будто эта планета никогда не колонизировалась, а просто военные где-то там с краешку обосновались и любезно принимают у себя любознательных ученых, обеспечивая комфорт и безопасность жрецам науки, вожделеющим утоления неуемной жажды познания. Остального населения там как бы и не было, по крайней мере, для взгляда из метрополии.
Тысячи семей с детьми кто-то списал с баланса.
К слову сказать, после открытия створов, позволивших перемещаться с околоземной орбиты в ближайшие окрестности многих кислородных планет, России досталось около тридцати миров. Большинство из них оказались значительно перспективней в плане получения быстрой отдачи от вложения средств в их освоение, так что внимания Прерии всегда уделялось немного.
О том, что здесь тогда происходило, данных в сетях не отыскалось. Только рассказ дяди Ляпы давал представление о событиях того времени. Видимо, именно тогда и сформировался этот удивительный тип поведения, который позволил людям не только выжить, но и вполне приемлемо устроиться в опасном, но щедром мире.
Обстоятельства принуждали общество возвращаться к примитивным технологиям, и колонисты возвращались, но не тупо копируя трудовые приемы предков, а учитывая весь багаж фундаментальных знаний современного человечества. Один пример с выращиванием картофеля чего стоил. А уворованные и раскочегаренные втихаря ядерные реакторы! Да те же ружья, сделанные уже здесь под гильзы охотничьих патронов, оказавшиеся на планете в силу каких-то неведомых Степану обстоятельств…
Вот и следующее важное событие. В 2048 году сообщение Земли с Прерией стало регулярным. Дважды в год, строго по расписанию, можно было прилететь сюда, купив билет в кассе космолиний, а не договариваясь с военными транспортами или пилотами экспедиционных спецрейсов. Впрочем, очереди желающих ни на прибытие, ни на убытие не было. Грузопассажирские транспорты приходили и уходили неперегруженными. А в данных грузовых служб сохранились сведения о скромных партиях точных приборов, хорошего инструмента, компонентах силовой электроники, ружейных капсюлях – искушенному глазу Степана было видно, как возникшее на планете сообщество восполняло свои потребности в том, с производством чего само затруднялось.
В этот период на берегах бухты Плес, неподалеку от единственной взлетно-посадочной полосы, уже располагался крошечный поселок, работала судоремонтная мастерская, и именно сюда прибыли представители официальных властей. Вот тут-то впервые и было использовано слово «абориген». Правительственные чиновники таким образом надежно оградили себя от любой ответственности за судьбы людей, брошенных на произвол судьбы полтора десятилетия назад. Создавалось впечатление, что речь идет о том, что мы вот приехали, а они тут давно живут. Тем не менее школа и больница открылись, и запись актов гражданского состояния была приведена в соответствие с нормами метрополии. Началась регистрация предприятий и обложение их налогами.
Государственный нотариус Соломон Пантелеймонович Засецкий, прибывший вскоре после восстановления рейсового сообщения, оформил сотни пакетов документов о собственности на земельные участки, нефтяные промыслы, прииски. Составленные им документы давали интересную картинку жизни людей к западу от Большого хребта. Степан наложил данные на карту и увидел сотни мест, где люди пряли, ткали, доили или пахали. Ветряные и водяные мельницы, делянки с баклажанами, чесноком и луком…
Нет, полноценной индустриальной экономики у местных жителей не возникло, но свои насущные потребности эти люди удовлетворяли сполна, и даже намытое старателями золотишко потихоньку вывозилось на Землю. Еще удалось подметить, что аборигены, которых он до этого момента принимал за единое целое, вовсе не являлись монолитной группой. Во всяком случае, найденные в документах периода 2048–2063 годов сведения о местном самоуправлении слегка настораживали. Скажем, южане, на чьих территориях нефть залегала в самом удобном для добычи виде, в бумагах официальных органов выделялись в отдельную группу и контакты с ними были наиболее частыми в связи с решением о постройке в Ново-Плесецке электростанции и завода, производящего топливо для космических кораблей. Кстати, сами эти стройки длились довольно долго, почти все пятнадцать лет.
Аборигены старейшей группы, оставшиеся на западном берегу залива Тылка, были самой зажиточной группой, основавшейся в этих местах еще до аварии на АЭС. Эта группа упоминалась редко, была малочисленна, но вина делала отменные. Заметная путаница у чиновников возникла в разделении жителей центральной и северной частей населенной территории. И те и другие пахали землю и пасли мясной скот, а также содержали в стойлах приличное молочное стадо и выращивали бройлеров, и ловили рыбу, и механические мастерские содержали. Не получалось найти признака, по которому следовало отличать их друг от друга. И тогда поступили просто – по тому, в бассейне какой из рек, впадающих с востока в залив Тылка, находились поселения местных жителей, их и разделили на южан (бассейн Эолки), северян (бассейн Белой) и центральных (бассейн Ярновки). На этой, самой маленькой из упомянутых рек, как раз между двух основных русел на кромке предгорий и располагалась отметка «ферма Ярна», где выросла его шебутная женушка.
