Лесная дорога без особых толчков ложится под мягкие колёса, ветви деревьев не нависают, не ограничивают обзор, и Робин понимает, что спутница над ним подшутила. Никаких леопардов в этих местах нет. Но вот километров через десять они съезжают с дороги, бычок тянется губами к озерцу, поверхность которого оказалась в нескольких метрах от примятой травы накатанного пути, и на мокром песке узкого берега отчётливо виден след лапы крупной кошки. Мальчик покрепче сжимает в руке копьё, которое уже совсем было, собирался положить за спину.
— Утренний, — поясняет девочка, — это старый самец. Скорее всего, пообедал ночью, и заглянул сюда, чтобы утолить жажду. Хорошо, что вы приехали до начала занятий, а то здесь сейчас скучновато, — продолжает она без всякой связи. — А ты разговаривать умеешь?
— Извини. Я Робин Моун, — запоздало, конечно, но представляться следует по форме. Хоть бы и прислуге. Хотя, леди или джентльменов он здесь еще не видел. Страна плебеев?
— Моё имя ты знаешь, а еще меня иногда зовут Дикой Корсиканкой, это когда хотят, чтобы мне стало приятно. Это моё имя на индейский манер. Мой друг Коулько, он донецкий индеец, и на самом деле его зовут Короткий Улей, но не все любят говорить так длинно, так он меня часто так зовёт, особенно после того, как мы удрали от рабовладельцев на Пико.
— Так это ты угощала моряков с «Медузы»?
— Да, и еще Ширяй. И поняла, что они хотят нас поймать. А ты знаком с кем-то с этой бригантины?
— Нет. Папа читал нам с мамой сообщение об их приключениях. Предупреждал, что вести себя следует учтиво и не пугать аборигенов.
— Я на Корсике абориген, а здесь — просто так. Смотри, слева лесничество и колонна сухой перегонки древесины. В этом году у нашего класса здесь будут лабораторные работы. Тебе сколько лет?
— Десять.
— А в школе ты учился?
— Да.
— Может быть, окажемся в одном классе.
— Терпеть не могу школу.
— Почему?
— Скучно зубрить всякую ерунду.
— Скучно. А зачем ерунду?
— Ну, что задают…
— Ладно, тут в школе весело. Завтра Коулько будет мне преподавать осеннюю степь за среднюю группу детского сада, потом пристанем к младшей группе на пойму, а если ты нормально держишься в седле, успеем пройти полупустыню с приготовишками. Ты же из лесов, как я понимаю, — эта Натин ужасная стрекотушка. Ничего непонятно, но ясно, что завтра его поведут на прогулку. Видимо, это будет пикник для членов семьи дипломата.
Сзади показались повозки оставшейся части колонны. Остановку для питья девочка явно сделала нарочно, чтобы нетерпеливое животное слегка потеряло взятый с самого начала темп.
* * *
То, что папа говорил о неприкосновенности дома дипломата, оказалось неправдой. Утром Робина вытряхнули из кровати и через окно выбросили прямо на широкий двор, в котором полсотни не слишком тщательно одетых мужчин и женщин вытворяли со своими телами сущее непротребство. Под тихий ритм, слитных выдохов они плясали танец, состоящий из падений на руки, рывков ногами, прыжков на заднем месте, поклонов, выпадов… у малышей получалось совсем плохо, у сына полковника получалось отвратительно. Окончательное безобразие картине придавал седой старикан, настолько древний, что казалось, он сейчас рассыплется. Опираясь на клюку, этот дряблый сморчок только слегка обозначал движения, но даже эти сдержанные жесты, казалось, могут привести к самопроизвольному разрушению его ветхого тела, если он позволит себе дёрнуться хоть немного резче.
— Танец косого бабуина только что вошел в моду, — поясняет Натин, а два паренька под локотки тащат гостя в умывальню.
Рассвет только брезжит, а завтрак идёт во всю. Одна миска на четверых — что-то есть совсем не хочется, тем более овсянку. Девочка и мальчишки трудятся, как заведённые, и недоумённо косятся в сторону новенького. Зачистили, однако, почти до блеска. Вернее, было бы до блеска, но эта каша — такая липучая!
Потом на него накиндывают пончо из волчьей шкуры, обматывают ноги кусками кожи, в руки суют копьё, а самого усаживают на коренастую лошадку. Скакать — это прекрасно. Его спутники на маленьких осликах не отстают. Между перелесками и рощицами, мимо крошечных живописных озёр, которые хочется сравнить с лужами, спиной к показавшему над горизонтом свой краешек солнцу.
Наконец — степь. Похожа на прерию. Вон, даже бизоны в отдалении. Лошадку и осликов отпустили, и те, как ни в чём не бывало, убежали обратно. Парни давай толковать Натин про разные травки, а она переводит Робину. Забавно! Оказывается, это можно есть! Пропущенный завтрак в комбинации с энергичной прогулкой пробуждают аппетит, но не настолько сильный, чтобы вцепиться зубами в испачканные землёй корешки.
Дело за полдень. Есть уже хочется на полном серьёзе, а Натин зачем-то собирает какашки диких коров. Ха, они не пользуются спичками! Кремень, кресало, фитиль. Пламени почти нет, дыма значительно больше. И это, именуемое новым словом «кизяк», даёт ощутимый жар, над которым девочка печёт несколько корешков, и дурную нелетающую птицу, подставившуюся прямо под выстрел из рогатки.
Робин тоже попросил пострелять. Интересно, как она умудрилась попасть из этого? Да не просто в бегущую довольно крупную мишень, а именно в голову. Удар по корпусу эта, как её, дрофа, переживает болезненно и убегает стремительно. Причем, не в направлении охотника, а как раз наоборот, и, следовательно, в пищу совершенно не годится.
А как пахнет! Нет, это всё-таки гуманные люди. Не стали отказывать от стола человеку, который всё утро только и делал, что корчил недовольные мины и отпускал неодобрительные замечания. И эта репа не так уж плоха, хотя с одного края и подрумянилась до черноты.
Что мясо без соли — не беда. Хотя, на его поясе точно такой же мешочек, что и у остальных. Точно, это оно.
Остаток дня сын полковника не рассеивает внимания на попытки выглядеть значительным и иметь «взгляд со стороны» и искренне вникает во все проблемы, что поднимаются в дискуссиях. О том, что даже редкая цепочка отдельно растущих подорожников может привести к месту, куда животные ходят пить. О том, как разыскать в степи источник воды, почему стоит не пожалеть времени на то, чтобы обойти гепарда, почему нельзя есть вот эти ягоды, и как продезинфицировать рану, не имея решительно ничего, кроме вот этих самых растений.
Когда они пришли в посёлок, Робин еле переставляет ноги. Встревоженный взгляд отца он воспринял спокойно и даже кивнул успокаивающе — мол, всё в порядке. Сестричку Мэри привезли спящую на спине гуанако, которую вели, окружив со всех сторон серьёзные такие же, как она карапузы, её сверстники.
Тип каши, которая была на ужин, сын полковника не определил. Да и не определял. Он употреблял её внутрь сосредоточенно и вдохновенно. На следующее утро был танец «уж на сковородке», восхитительная пшённая каша, скачка на север и огромный неиссякаемый мир трав, кустарников, лощин.
