С помощью Гонгилы и двух других дев они усадили стариков в лодку Креона. Без весел и парусов лодчонка некоторое время плавала между нависающими скалами, а потом отлив увлек ее в открытое море.
— Пусть ваша философия спасает вас! — весело крикнула Аттида. — А мы берем себе молодых людей!
Мы видели, как философы грозят кулаками небесам, слышали их крики, когда течение подхватило лодку и повлекло ее между скал. Девы тем временем договорились с молодыми людьми и увели их прочь. Они исчезли в скалистых пещерах, чтобы воздать должное Афродите.
Эзоп, довольный, наблюдал за всем происходящим.
— Что такое в конечном счете боги, как не другое название для наших самых сокровенных желаний? И что такое наши легенды о богах, как не способ удовлетворить наши желания? — спросил он.
— Но ты отрицаешь существование богов, — сказала я.
— Сапфо, подумай о том, что произошло. Мы потеряли наших юношей, которых увлекли сирены, а только что потеряли наших дев, которых увлекли сирены их собственных желаний. Девам нужны дети. Они будут поклоняться Афродите, пока не придет время поклоняться Деметре. Что мы называем богами, почти не имеет значения. Боги — внутри нас. Боги — это наши сокровенные желания. Позволь мне рассказать тебе историю. Человек и лев пошли прогуляться по Навкратису. Они увидели роспись на стене храма, изображающую человека и раненного им льва. «Видишь, я беру верх над тобой!» — торжествующе воскликнул человек. «Ты бы посмотрел на картины, которые мы рисуем у себя в джунглях!» — ответил лев. Каждая история хороша, пока не рассказана другая.
— Но если богов не существует вовсе… то мы пропали, — сказала я.
— Напротив — мы нашли себя! — возразил Эзоп.
— Но когда нам страшно, к кому обращаться, если не к богам?
— К самим себе. Мы так или иначе обращаемся к себе. Мы только делаем вид, что боги существуют и что наши судьбы волнуют их. Это такая утешительная ложь.
— Тогда кто же создал мир, если не боги?
— У меня нет ответа на этот вопрос, но я знаю: то, чему мы были свидетелями после прощания с амазонками, дело рук людей, а не богов.
Я подумала о Пегасе, о царстве мертвых, об извержении вулкана, отправившем нас в странствия по морю. Я подумала о сиренах, о громадной синей руке Посейдона, о стечении обстоятельств, которое привело нас на этот остров с прекрасными молодыми людьми для наших дев.
— Я еще не готова отказаться от богов, — сказала я Эзопу.
Он рассмеялся.
— Возможно, когда боги откажутся от тебя, ты будешь готова.
У меня мороз пошел по коже.
— Как бы я пела без богов? — спросила я.
— Собственным голосом, — ответил Эзоп.
20. О людях и змеях
Какая может быть жизнь, какая радость
Без золотой Афродиты?
Мимнерм
С того момента, когда Эзоп признался мне в любви, наши отношения осложнились. Можно сколько хочешь говорить о том, что любовь и дружба — это то же самое, но когда ясно, что один человек горит страстью, а другой нет, дружба начинает сходить на нет.
— Кого ты любила больше всего в жизни? — спросил Эзоп.
Его вопрос заставил меня задуматься. Кого я любила больше — Клеиду или Алкея? Как могла я выбирать между ними?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я должен знать. Если ты и вправду веришь, что мир есть любовь, как сказала этим несчастным, траченным молью философам, значит, у тебя были для этого основания. Ты поешь о любви так, словно знаешь, что это такое. Так знаешь?
Как и многие другие вопросы Эзопа, этот тоже заставил меня задуматься.
— А ты? — спросила я.
— Думаю, что да, — ответил Эзоп. — Когда-то, давным-давно, я стал рабом, чтобы другой человек мог остаться свободным. Я думаю, это и есть любовь.
Эзоп, как и много раз до этого, удивил меня.
— И кто же был этот другой человек? — спросила я.
— Я тебе скажу, — ответил Эзоп. — Но я не согласен с тем, что для тебя любовь — знамя. Любовь — вещь куда более спокойная. Она в наших поступках — не в словах.
— Эзоп, ты поражаешь меня. Сначала ты говоришь, что не веришь в богов, потом — что я ничего не понимаю в любви. И отказываешься объяснить почему.
— Прежде всего я тебе скажу, почему не верю в богов, а потом поговорим о другом. Идем, посидим на берегу.
Мы сели на камень у самых волн. Перед нами были высокие меловые скалы, между которыми мы заплыли в бухту, за нами — меловые пещеры, в которых исчезли со своими ухажерами наши девы. Время от времени из пещер доносились сладкоголосые песни.
Эзоп начал так:
— Боги никогда не умирают, а потому для них ничто не имеет значения. Время — ничто. Их жизнь продолжается бесконечно. Они сидят в мраморных дворцах на Олимпе и смотрят на нас. Наши проблемы кажутся им такими мелочными, однако мы их забавляем. Без нас им бы было ужасно скучно. Мы их развлечение, их способ проводить вечность. Это для нас наша жизнь имеет значение. И знаешь почему? Из-за смерти. Когда я говорю о своем неверии в богов, на самом деле я хочу сказать, что наша жизнь имеет совсем иное значение, чем жизнь богов. Скорее, мы изобрели их, а не наоборот. Вот почему я никогда не рассказываю притчей о богах. Все мои притчи о человеческих слабостях, даже если я прячу людей под звериные шкуры. Люди могут учиться, а боги нет. Люди могут изменяться, а боги нет. Я бы не стал рассказывать притчи богам. Они пропали бы втуне.
ЗЕВС: Нужно избавиться от этого человека! Он опасен!
АФРОДИТА: И оставить Сапфо без единственного друга?
ЗЕВС: А мне наплевать.
АФРОДИТА: Будущему не наплевать.
ЗЕВС: Прошлое, настоящее, будущее — для меня все едино!
— Так ради кого ты продался в рабство?
— Ради моей матери. Она была одной из черных амазонок, которые жили на берегах реки Герма и мыли золото для лидийских царей. Лидийские торговцы, решив, что амазонки — лишь слабые женщины, совершили набег на их лагерь, захватили золото и взяли в плен амазонок и их детей. Мне тогда было десять лет. Я в тайне от матери сговорился с главарем разбойников и пошел в рабство вместо нее. Меня увезли на остров Самос и продали ювелиру по имени Ксанф. Там я познакомился с Родопис, которая была рабыней в том же доме. Отправившись в Навкратис продавать свои изделия богатым греческим торговцам, Ксанф взял с собой и нас. Там мы и заработали себе свободу. Родопис стала куртизанкой, а я — мудрецом. То, что прежде мы были рабами, вызывало особое любопытство у египтян и греков.
— И ты с тех пор больше не видел матери?
— Не видел. С десяти лет.
— И как думаешь — она жива?
