Данкэн поднялся по лестнице за герцогом Сетским, чтобы немного повеселиться с ним.
Синджин почувствовал себя необыкновенно обиженным, когда его стали трясти, как ему показалось, лишь несколько минут спустя, после того как он погрузился в глубокий приятный сон. Он проснулся достаточно, чтобы прорычать:
— Убирайся к черту.
Но рука лишь сильнее схватила его за плечо, и он услышал ответное рычание:
— Проснись или умри во сне!
Даже в полусне ум Синджина воспринял высказанное мнение.
Он широко открыл глаза.
Данкэн стоял над ним, держа канделябр в мускулистой руке, его лицо было темным от гнева.
Синджин моргнул дважды, стараясь понять потрясающую сцену.
— Что, черт возьми, с тобой случилось? — Голосом Синджин дал понять, что это грубый произвол.
Это был его дом, его вечеринка, и, если он решил спать, он будет спать, черт возьми!
— Добро пожаловать в семью, Синджин, — сказал Данкэн с резким сарказмом. — Или ты предпочтешь пулю в голову?
К этому времени суматоха уже разбудила Челси; голос Данкэна раздался как первый зловещий вестник несчастья. Она подумала о том, чтобы задержать дыхание, чтобы скончаться тут же на месте, но в семнадцать с небольшим жизнь еще что-то обещала впереди, хотя и не очень много в данный момент. Поэтому она открыла глаза, взглянула на брата, находясь в не очень приличном виде, и сказала:
— Это не его вина, Данкэн. Будь добр, смени тон.
Синджин резко повернул голову, голос Челси — огромный дискомфорт в его мозгу. Он смотрел на нее долю секунды.
— Ты! — выпалил он. Затем он снова посмотрел на Данкэна, который стоял над ним, как воинственный Тор. — О, черт, — пробормотал он. Откуда, черт возьми, она пришла? Диана, Дина, черт, как, черт возьми, звали женщину, с которой он в последний раз делил постель. Хотя это не имело особенного значения в надвигающейся катастрофе, но вдруг ужасная догадка пронеслась у него в голове.
Он попался?
Все было подстроено?
Был ли он спасительным выходом из затруднительного финансового положения Фергасонов из Лоулэнда?
Он старался хоть немного протрезветь после долгой ночи празднования его успехов в Ньюмаркете.
— Простите, — прошептала Челси.
— Простите? — заорал он, уставившись на нее, словно она была приведением.
— Черт побери, Синджин, это моя сестра, — резко вставил Данкэн.
— Не лезь, Данкэн, — , грубо оборвал его Синджин, не поворачивая к нему головы. Затем его голос упал до настоящего шепота:
— Это все было подстроено?
— "Нет, Данкэн не знал.., никто не знал. Это не план, то есть не такой, как ты думаешь. — Челси говорила быстро, стараясь остановить безудержный гнев в холодных глазах Синджина.
— Чего я не знал? — отчаянно потребовал Данкэн. — Черт возьми, Челси. Черт возьми тебя, Синджин. Что, черт побери, происходит?
— Он тоже хороший актер? — мягко спросил Синджин, указывая кивком в направлении Данкэна, холодным, как лед, голосом, впиваясь глазами в Челси.
— Нет, — прошептала она. — Никто не играет, я сейчас уйду, и вы больше никогда меня не увидите.
— Черта с два, — прорычал Данкэн, не совсем ясно уловив хореографию этого представления, но уверенный в том, что видит: Синджин Сейнт Джон лежал обнаженный в кровати с его нагой сестрой, и, если это не закончится звоном свадебных колоколов, он будет не Данкэном из рода Фергасонов, наследником громкого имени.
— Ты женишься на ней, Синджив, или зови секундантов.
— Я ни на ком не женюсь, — выпалил Синджин.
— Я тоже ни за кого не выйду замуж, — закричала Челси, разозлившись, что оказалась именно в той ситуации, от которой хотела избавиться с Джорджем Прайном. Сидя с пылающей копной светлых волос, она кричала:
— Ты, кажется, не понимаешь, Данкэн.
Ты не распоряжаешься моей жизнью. Никто не распоряжается. Я не выхожу замуж за Джорджа Прайна, или за герцога, или за кого-нибудь еще. Теперь убирайся отсюда к чертовой матери, или я завизжу так, что все любопытные со всего дома сбегутся сюда через пятнадцать минут!
— Ты сделала бы это? — осторожно спросил Синджин, когда Данкэн вышел, спокойно сказав:
— Я буду ждать тебя за дверью. Чел.
— ..созвала бы весь дом, — добавил он, как бы разъясняя, прислонившись к изголовью и заняв положение полулежа, не сознавая своей наготы, расслабившись; мерцающий золотой свет от канделябра, который оставил Данкэн, падал на его мускулистое тело.
— Может быть, — так же осторожно ответила она, вставая с постели.
— Подожди, — спокойно приказал Синджин, схватив ее кисть.
— Что? — Она прямо смотрела своими лиловыми глазами.
Синджин повел плечами, но не отпускал ее руку.
— Ты думаешь сделать мне предложение? — язвительно осведомилась она.
Он оценил ее силу воли, но также оценил ее храбрость в кровати.
— Что, если я захочу увидеть тебя снова? — спокойно спросил он.
— Ты хочешь сказать — трахнуть меня снова?
Не колеблясь, он ответил:
— Да! — И отпустил ее.
— Послушай, — с легким вздохом ответила Челси, — я пришла сюда сегодня ночью от отчаяния.
Я не хотела, чтобы меня заставили выйти замуж за Джорджа Прайна, каким бы щедрым ни был свадебный договор. Я избавилась от девственности, и, по-видимому, Джордж потеряет ко мне свой интерес.
Я пришла сюда не для того, чтобы начать карьеру проститутки. Я не могу так поступить со своей семьей. — Она улыбнулась. — Они знают меня достаточно хорошо, чтобы простить один неразумный поступок.
В любом случае, я тебе не нужна. — Она изящно подернула плечами. — У тебя еще целый дом женщин, жаждущих составить тебе компанию. Поэтому спасибо, — сказала она, протянула руку, как сделал бы мужчина по окончании сделки.
Взяв ее руку, Синджин считанные доли секунды обдумывал применимость слова «женитьба» к Челси Эмити Фергасон, но его прирожденный эгоизм взял верх.
— Спасибо тебе тоже, — любезно сказал он, держа ее теплую руку в своей. — Мне понравилось твое общество.
— Увидимся на скачках.
— Да, скачки.
Освободив руку, она вежливо улыбнулась и встала с кровати.
Он смотрел, как она удалилась в полумрак комнаты с опущенными шторами; свет камина обрисовывал ее изящные формы, освещая тонкий изгиб талии, совершенство ног, усиливая полноту груди, ее замечательного профиля. Облако золотых волос приобретало удивительную красоту, обольщая, вызывая желание дотронуться, живо напоминая ему как он чувствовал его в своей руке. Как прозрачный солнечный луч и теплый, как ее кожа.
