И в этот момент только героическая джентльменская выдержка — что доказывало, по крайней мере, наличие совести, хоть и редко проявляющейся — удержала его в седле. Конечно, ему было бы чрезвычайно неловко стоять в этот момент: замшевые бриджи скорее служили второй кожей, чем одеянием.
— Это доставит мне удовольствие, — мягко сказал он с некоторой долей чистосердечия и улыбнулся в ответ.
Должна ли она сказать, что польщена? Челси думала, стараясь сдерживать смешок, грозивший вырваться от видимого возбуждения герцога, также отлично сознавая его неописуемо красивую улыбку, осветившую его глаза, легшую складками на его изящной верхней части щеки, поднявшую уголки его губ. Соблазнительно.
— Вы горячий молодой человек, — сказала она с усмешкой, проследив взглядом вниз. — Вы думаете, что сможете подождать до следующей недели?
— Дьявол, нет, — лениво протянул он, тоже с улыбкой. — Мне нужно ждать?
Она, откинувшись назад, опершись на локоть, выглядела очень маленькой на статном Туне.
— Очень заманчиво, — дразнила она, перейдя на мягкое шотландское произношение, скользя взглядом лиловых глаз с темными ресницами по сильному телу Синджина.
— Как уместно… — прошептал он. — Потому что для меня уже более, чем заманчиво. Хочется сказать «нетерпение». «Жажда» приходит на ум.., чуть-чуть и нападение. — И он двинул Мамелуке так, что мог достать ласкающей рукой ее мягкое розовое колено.
Прикосновение его руки, теплой и нежной, вызвало мелкую дрожь по всему ее телу.
— Он видел нас, — сказала она, вдруг вспомнив о мужском прикосновении, от которого недавно спаслась бегством. — Хэтфилд, — добавила она; ее голос был хриплым из-за ответных ощущений, вызванных от скользящей по ее бедру ладони Синджина.
Единственное слово остановило движение Синджи на, и, смотря на нее сверху из-под темных ресниц, он спросил очень мягко:
— Где?
Присутствие Ратлэджа прошлой ночью было объяснено.
— На скачках; За навесом для переодевания. Я все отрицала.
— Он приходил к тебе?
— Сегодня утром, недавно.
— Он обидел тебя? — спросил Синджин, его рука еще согревала ее кожу, но слова, сказанные шепотом, прозвучали резко.
— Я ускакала.., сюда. Он мог? — Она осознала, что инстинкты ее имели под особой основу.
— Тун останется?
Она кивнула головой, он перебросил ногу через круп Мамелуке, соскользнул на землю и, потянувшись наверх, снял ее с Туна. Он не спрашивал разрешения, и она не чувствовала стеснения. Его обеспокоенность была очевидна; действительно, он окинул горизонт минутным внимательным взглядом прежде, чем взять ее руку и повести к маленькому плоскому, как стол, камню. На мягком песчанике были вырезаны инициалы предшествующими поколениями, и он скользнул по ним быстрым рассеянным взглядом, прежде чем приподнять и усадить ее на камень.
— Он такой плохой? — спросила она, когда он задумчиво погладил ее руки.
Зная Джорджа, Синджин понимал больше, чем хотел сказать об извращениях епископа Хэтфилдского.
— Он никогда не был нормальный ребенком, — наконец проговорил он. — Я думаю, няня била его или его старший брат… Я не уверен.
— Отец не знал?
— Нет… Я не думаю, что он знал. — Он поднял глаза и смотрел на нее какое-то время. — Ему нравится делать больно.
— Кому?
— Животным, людям, которые слабее.
— Он не может быть епископом.
— Он и не является им, только по назначению. Он лишь собирает пожертвования. Джорджа не интересует духовенство.
— Мы уедем из Ньюмаркета к концу недели.
— Я буду следить за тобой, где смогу.., на скачках, но ты должна рассказать отцу и братьям о том, что он заходил, когда ты была одна. Я предупрежу Данкэна и расскажу ему пару историй.
— Расскажи мне.
Он покачал головой:
— Не для женских ушей.
— Я выгляжу как женщина? — быстро ответила Челси, задетая тем, что с ней обращаются, как с маленьким ребенком.
Синджин долго смотрел на нее, одетую в старую рыжевато-коричневую юбку, короткую мальчишескую куртку.
— О, да, — сказал он низко и хрипло. — Совершенно точно. Абсолютно. На расстоянии мили.
Его голос коснулся ее, словно летнее солнце, нагрел ее кожу, разгорячил кровь. Его пальцы перестали гладить ее руки и сжали их, словно защищая.
— Все шотландские девчонки такие, как ты? — прошептал он, вопрошая, потому что хотел ее, как мальчишка.
— Все англичане такие; как ты? — прошептала она в ответ, поднимая лицо для поцелуя, чувствуя себя так же как и он.., покоренной и не поддающейся контролю.
Его губы улыбались, когда он поцеловал ее и прошептал, касаясь ее мягких губ:
— Все мамы надеются, что нет…
Но все женщины хотели бы, Челси не сомневалась, мамы или нет. И она отдалась поцелую, желая взять то, что он предлагал.
Он сделал быстрое движение, чтобы она не упала, мягко взял ее за плечи и, подняв лицо, прошептал:
— Ты ездишь верхом так же.., отчаянно.
— И быстро, — мягко ответила она, потянувшись к пуговицам его бридж.
— И дико… — Он расстегнул три пуговицы на ее куртке.
— И дико. — Она хотела ощущать его внутри себя, сейчас, в эту секунду; она хотела почувствовать блаженство, жар, ураганный поток ощущений.
Он поднял ее и опустил вниз, потому что, несмотря на свое нетерпение, он предпочел менее заметное их положение, чем на верху плоского камня на гребне холма, видимого на мили вокруг. Возможно, он защищал себя — врожденный инстинкт самого отъявленного холостяка во всем королевстве.
Трава была мягкой; огромный песчаный монолит служил прикрытием от любопытных глаз, но Синджин быстро изучил окружающий ландшафт, словно волк, нюхающий ветер, и лишь потом обратил свое внимание на Челси.
— Вокруг никого нет, — прошептала она. В расстегнутой куртке, в юбке, расклешивавшейся вокруг нее, она была сочной цветущей молодой барышней, свежей, как весенняя зеленая трава, хотящей его.
Он узнал этот взгляд женских глаз, этот жар, когда забывают о мужьях и слишком внимательных слугах, когда садовый домик во время сбора к завтраку кажется достаточно безопасным, в котором он должен был придерживать одной ногой дверь, что он и делал в высшей степени умело. Поэтому он с улыбкой выразил свое согласие, вместо того чтобы отметить, что кто-нибудь может очень быстро прискакать из-за горизонта. И, потянувшись, он отбросил в сторону с ее груди куртку.
— Тебе не холодно? — Намек на улыбку играл на его губах.
— Напротив, — шептала Челси. Она была такой теплой, что прохладный ветерок действовал успокаивающе на ее обнаженное тело. Желание горело в ней. Ему нужно было только приблизиться к ней — и она его хотела; ему нужно было только улыбнуться медленной ленивой улыбкой — и она таяла.
