Холодная суровость угадывалась в ее словах, несмотря на притворное легкомыслие. Синджин, конечно же, не нуждался в сводницах — ведь столько женщин страстно добивались его, но этого не стоило говорить, поэтому он произнес:
— Она подруга моей матери и согласилась оказать мне услугу. Не было никакого намека на что-нибудь неприличное.
— Твоей матери? Правда? — У нее был игривый тон, не соответствующий ее свежей святящейся красоте и длинным ниспадающим волосам; чистота простой рубашки и нижней юбки украшали ее, словно невинную и безупречную добродетель.
— Правда.
— Почему?
— Потому что я хотел тебя видеть, — ответил Синджин, понимая значение ее расплывчатого вопроса.
— Как долго?
— Три дня.
— Где ты остановился? — Опять эта ревность, словно она имела на нее какое-то право. Но она не могла больше сдерживать эти накатывающиеся приступы.
— В городе.
— О, как осмотрительно расплывчато.
— Ты сердишься?
— Ответь на мой вопрос.
— В Хэмптон Мэноре.
— Я так и думала.
— Ты ошибаешься.
Она знала его. Она знала сплетни.
— Я всегда ошибаюсь?
Он ответил с любезной нерешительностью:
— Мне что, переезжать со своими домами?
— Не нужно этого делать ради меня.
— Ты единственная, ради кого я сделал бы это.
— Почему я? — Ей не следовало быть такой дерзкой. И если бы она большую часть недели не убеждала себя, что может прожить без Синджина Сейнт Джона, она не была бы такой отчаянной. Она давно бы упала в его объятия, приняла бы любое объяснение его присутствия. Она не настаивала бы на словах.
Тогда он сменил свою непринужденную позу, его самого охватывало беспокойство от странности его присутствия в Йорке, за много миль от того места, где он намеревался быть, бесконечно далеко следовало ему находиться с точки зрения здравого смысла.
Он выпрямился, потом опять скрестил ноги и расслабился.
— Потому что, если хочешь знать, — сказал он неохотно выговаривая каждое слово, — ты постоянно была в моих мыслях. — Его голос упал до хрипоты:
— Особенно ночью…
— Я знаю. — Хотя она едва выдохнула, произнося эти слова, они раздались взрывом в тишине комнаты.
Синджин отреагировал со скоростью хищника — его взгляд насторожился, став пронзительным от напряжения. С гипнотической силой он направил его на Челси.
Никто не говорил ни слова в течение долгого времени, и потом он улыбнулся медленной, ленивой улыбкой, от которой останавливалось сердце.
— Ну тогда.., ты рада, что я пришел.
— Нет. — Она сжимала руки.
— Скажи мне правду, — произнес он мягко, снимая ногу с ноги и поднимаясь со стула.
— Нет. — Она сделала шаг назад.
Он стоял, не шевелясь, будто знал, что ему не нужно шевелиться, будто очень хорош? знал, что значит ее «нет».
— Я видел тебя на скачках сегодня. — Его голос был низким, спокойным, не содержащим угрозу. — Ты замечательно выглядела в этом голубом наряде.
«Конечно, он разбирался в тонкостях женских материй», — подумала она, но поняла, что не способна вызвать в себе нужного негодования. Вместо этого она обнаружила, что думает об особенной нежности его прикосновения, о необъяснимой улыбке, когда он ее целует, поэтому у его поцелуя был вкус счастья.
Заволновавшись вдруг при мысли о его поцелуе, она попыталась укрепить поколебавшуюся решимость.
— Тебе, действительно, следует уйти.
Он медленно стал подходить к ней.
— Моя семья скоро вернется.
— Я буду очень спокойным.
Ей следовало насторожиться от его необдуманного ответа, но вместо этого дрожь желания побежала по ней.
— Они придут наверх ложиться спать, — протестовала она.
— Они не узнают, что я здесь. — Он был очень близко.
— Мой папа спит в соседней комнате.
— Мы запрем дверь.
«Это невозможно, — подумала она, — безумно». Не следовало разговаривать с этим самонадеянным распутником, который нечаянно забирается в мою спальню и так же нечаянно собирается там остаться. Но она не сказала опять, чтобы он ушел, и это заметили и он, и она.
— Ты не боишься? — спросила она, словно ее вопрос или его ответ имели значение, когда неминуемые последствия его появления осязаемо висели в воздухе.
— Мне следует?
— Это очень опасно… — настаивала она, стараясь внести некоторое подобие благоразумия в из ряда вон выходящую сцену.
— Действительно? — Он сказал это так спокойно, словно спрашивал о возможности получить отказ от Сомерсета.
— Действительно, — резко ответила Челси, раздраженная вдруг его спокойствием, когда страх быть обнаруженными приводил ее нервы в состояние шока, и еще потому, что он не может опять небрежно вторгаться в ее жизнь, подумала она, легко позабыв, кто и в чью жизнь вторгся изначально. — Я не знаю, как ты вошел, — сказала она поучающим тоном воспитательницы, отчитывающей кого-нибудь за грязные ботинки, — но буду тебе признательна, если ты уйдешь тем же способом.
— Я вошел через дверь.
Он сумасшедший. Она ожидала, что он взобрался на крышу галереи, или по плющу на стене, или вскочил на подоконник с одного из огромных деревьев во дворе.
— Ты ненормальный, — выпалила она.
— Не сейчас, — спокойно ответил он с такой улыбкой, которая может соблазнить даже в чистилище. — Но я схожу с ума по тебе. И я проехал добрую половину Англии, чтобы снова тебя увидеть. У него было ангельское, открытое выражение лица, без следа искусственной вежливости или притворства. Он подошел к ней и нежно погладил ее щеку тыльной стороной руки.
Когда он только направился к Челси, она заметила, что ждет его приближения. Одно дело обдумывать возможность уступить обольстительному соблазну Синджина Сейнт Джона, когда желаемое находилось на каком-то расстоянии, но, когда барьер всего в нескольких сантиметрах, тут уж любая сдержанность уступит.
Она подняла к нему лицо и сказала с застенчивой улыбкой:
— Если бы я могла, я заставила бы тебя уйти…
— Если бы я мог уйти, — мягко ответил он, — я бы ушел.
И еще секунду они стояли, не прикасаясь друг к другу, испытывая оставшуюся скованность, борясь с чувствами, которых предпочли бы не иметь.
Затем Челси наклонилась к нему, едва заметно, это можно было скорее почувствовать, чем увидеть.
Этого было достаточно. Это был конец.
И Синджин сжал ее в объятиях, секунду обнимая ее и вздрагивая, затем приблизился губами к ее губам.
