— Если бы я могла, я бы убежала, — прошептала Челси, ослабевшая от недель бесполезных споров со своим отцом. Она не хотела мужа. Затруднительное положение, в котором она теперь находилась, возникло из-за ее желания избежать именно этой западни. — Я хочу, чтобы ты был моим мужем не больше, чем хочешь ты, чтобы я была твоей женой. — Слова в конце прозвучали лишь как отголосок звука, и она вдруг села на ближайших стул, у нее закружилась голова.
Синджин стоял в стороне, подозрительный, слишком хорошо знакомый с женскими уловками. Клетчатая шаль Челси, волочащаяся по полу, была для него символом мира, все еще живущего по средневековым обычаям. В его утонченном мире избегали публичных скандалов. Необычная беременность не требовала брака. Часто дети благородных семей имели разных отцов. Беременные леди-аристократки уезжали за границу, чтобы родить ребенка любовника, и возвращались из своих «путешествий» с ребенком «двоюродной сестры», которого затем воспитывала родственница, удаленная от света. Все понимали, что есть разумные решения. В конечном счете брачные отношения совершались для продолжения династии, ради необходимых наследников, иногда по любви, но не по причине беременности.
Наблюдая за ее увеличивающейся бледностью, он уже собирался спросить, не нужна ли его помощь, когда она отрывисто сказала:
— Таз. — И прижала руки ко рту.
Он двинулся с молниеносной быстротой, схватив таз для умывания с подставки возле окна, и, сделав выпад вперед, поднес керамический сосуд к ее рту как раз вовремя, чтобы поймать отторгнутый обед. Она выглядела такой несчастной, что он почувствовал, как его горечь немного ослабевает.
— Тебя часто тошнит? — спросил он, предлагая ей свой носовой платок.
Она кивнула, ее желудок все еще не освободился.
Отставив таз, Синджин присел, нежно вытер ей глаза и рот, видя, как она дрожит.
— Тебе холодно? — Он не был жестоким человеком от природы. Опять звучал знакомый, низкий, густой голос.
Она отрицательно покачала головой, и ее тело задрожало от нового приступа.
— Бедняжка, — пробормотал он. Встав, он подошел к кровати, сдернул покрывало и, вернувшись, аккуратно обвязал им Челси.
Он слегка улыбнулся и сел на корточки, так, что их глаза оказались на одном уровне. Это была первая улыбка, увиденная ею с того момента, как она вошла в комнату.
— Мне теперь придется играть роль няньки?
— Мы не будем вместе, — сказала Челси.
На его лице изобразилось удивление.
— Они отвезут тебя на север, в рыбачий дом.
— Почему?
— Они думают, что ты можешь сделать со мной что-нибудь плохое…
Что-то нечеловеческое мелькнуло в его глазах, ужасное и свирепое, и Челси подумала, что, может быть, ее семья права, опасаясь за нее. Но он, кажется, взял себя в руки, хотя голос стал настороженным.
— На сколько?
— Пока не родится ребенок.
— Невозможно! — вырвалось у него. Он вскочил, взглянул вниз на Челси, злость снова вернулась к нему, развернувшись, он шагнул к окну.
В голове пронеслась арифметика: "Шесть месяцев!
Нет, семь! Дьявольская чертовщина! Эти шотландские бандиты понимают, какой сейчас век?" — Его пальцы, прижатые к подоконнику, побелели.
Обернувшись, он сказал отрывисто и сжато:
— Что, если я откажусь?
— Это не имеет значения. Папа созвал еще людей для эскорта на север. Еще тридцать Фергасонов будут следить, чтобы ты не отказался.
— Я очень сожалею, — сказал Синджин леденящим безжалостным голосом, — что встретил тебя.
Она вздрогнула от его дикой ненависти, не в силах противостоять ему в данную минуту. В любом случае, она уже две недели сражается без успеха со своей семьей, без всякого успеха, и она устала.
— Я тоже сожалею, — проговорила Челси. — Бледно-лиловая тень легла вокруг ее уставших глаз. Он ни в чем не считал себя виновным, он винил ее, будто его соблазнительное очарование, легкая дружба, нетерпеливое преследование не были связаны никоим образом с обстоятельствами, которые свели их вместе. — Как удобно для мужчин, — сказала она со страстью в голосе, — иметь возможность уйти.
— Как удобно для женщин, — грубо сказал он, — устраивать западню.
* * *
Через несколько минут граф Дамфрисский с суровым лицом предложил им выбирать, хотят ли они быть связанными или стоять свободно на своем венчании. Но венчание состоится. И молча стал ждать ответа.
— Куда я смогу бежать? — сердито сказал Синджин, не собираясь произносить брачный обет в положении раба.
— К чему притворяться, отец, когда меня заставляют подчиниться твоей воле, словно крепостную?
Свяжите меня, — сказала Челси, и каждое отдельное слово падало, как капля яда, в гробовую тишину.
— Очень хорошо, — резко сказал ее отец, чье терпение кончилось еще две недели назад.
Независимо от ее желания, его твердолобая дочь не родит на свет внебрачного ребенка. Он шотландский помещик, и ему будут подчиняться, как подчинялись Фергасонам еще на заре истории, и если ей нравится строить из себя мученицу, пусть.
Краткий кивок семейному священнику несколько минут спустя, и церемония началась. Пятьдесят вооруженных членов клана Фергасонов были свидетелями, блестящее оружие сверкало в освещенной свечами церкви.
Одетый в вещи Фергасонов, в специально найденный просторный пиджак, не стесняющий перебинтованного плеча, Синджин стоял неестественно прямо, не вслушиваясь в слова, глядя неопределенно поверх лысой головы священника. Он часто не сознавал значительности своей семьи и имени, но его вдруг охватило торжественное чувство на церемонии бракосочетания, не зависящее от неортодоксального характера происходящего. Следующая герцогиня Сетская стояла рядом с ним, еще одна жена Сейнт Джонов в длинной истории, восходящей к первым нормандским баронам.
Сейнт Джоны пришли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем. Они стояли рядом со своим королем, сильные и доблестные, во время тягот первых лет и потом, на протяжении столетий. Его сын, возможно этот ребенок, унаследует его титул. Трезвое размышление для мужчины, никогда не задумывавшегося о браке всерьез.
Он взглянул на свою невесту, связанную, как цыпленок к жарению, стоявшую рядом с ним. И первый раз со времени своего похищения почувствовал желание засмеяться. Несмотря на различия, а их было много, невзирая на противозаконность его насильственного брака, дочь графа Дамфрисского, конечно, не принесет покорной крови в семью.
Она, должно быть, почувствовала на себе его взгляд, потому что посмотрела вверх в ту же секунду, и, видя его сдерживаемую улыбку, нахмурилась.
— Ты видишь какой-нибудь мерзкий юмор в этой ситуации? — прошептала она. Цветы у нее в волосах качнулись от негодования.
