— Хороший коньяк…
— Послушайте, господа, — неожиданно предложил дюк. — Я сейчас подумал, жизнь-то всё же — длинная. Быть может, соберемся в другой раз, да хотя бы вот у тебя, Пимский. И всё, как подобает, обсудим.
— А, — махнул рукой Иван. — Я, право, совсем запутался. Сны, реальности… Может, точно, стоит передохнуть, чтобы всё уложилось.
— Глебуардус, ты большой человек, — заметил Пимский, — ты имеешь полное наследное право открывать и закрывать дискуссии. Но твои эн-миров во мне пробудили какое-то смутное воспоминание. Значит, в субботу, «У слияния»?
Он выпил уже шестую или седьмую стопку коньяка.
— В субботу, — подтвердил дюк. — Мы ещё вернемся к нашему разговору. А пока — отложить и обдумать, да. Серьезное дело суеты не терпит. И притом мне надобно переговорить с тобой face-to-face в той реальности. Дело у меня к тебе там будет. А сейчас, господа, предлагаю прерваться. Позвольте откланяться. Мне и в самом деле вскорости надо быть у Велирековых.
Пимский и Разбой шагали по бульвару.
— Вот вы с дюком всё говорили об этом авторе, Верове. Вы его романы во снах читали? Неужели наши сны столь же реальны, как это всё? — Разбой мотнул головой, не удостаивая реальность более отчетливого жеста.
— Знаешь, бывают моменты, когда я вспоминаю. Вспоминаю отнюдь не сон. Что сон… Вспоминаю другую жизнь, в другом мире. Ярко… Но себя отчего-то не помню. Забавно. — Ивану послышалась то ли горечь, то ли раздражение в голосе Пимского. — Себя вспомнить не могу. Может, меня там вовсе и нет? А есть одни воспоминания.
— Как это? — Разбой поморщился, ему эта тема тоже стала неприятна.
— Да сам ничего не понимаю. Творится черт знает что такое. Куда там твоему Платону. А, — Пимский в сердцах развел руками, — всё это сон, мой Разбой. А воспоминания — лишь мысли о том, кто спит. К такой-то бабушке!
Теперь уже и Разбой чувствовал раздражение. Его раздражал Пимский, ему казалось, что тот нарочно кривляется. А Иван искал если не ответов на вопросы, то хотя бы намека на разгадку их общей тайны. До сегодняшнего дня ему не с кем было поделиться своим горем, именно оттого, что было оно столь странным, что напоминало безумие. Но теперь как будто появились друзья по несчастью.
— Прекрати, Пимский. То не сон, это не сон. А потом и вовсе — всё сон… Ведь отчетливо же я помню свои сны!
— Ну и что с того?
— А то, что они не могут быть снами! Так же, как и у Мура.
— Какого Мура?
— Такого! Его лечили от сонной раздвоенности. А он оказался сразу в двух мирах! — И добавил уже чуть ли не просительно: — Может, это ключ к моей тайне, а?
— Читай исторические хроники, а не беллетристику. Там уже всё сказано, всё, что могло произойти, уже давно произошло. Нам остается лишь повторять чужие ошибки.
— М-да. Прямо как во сне, — совсем пал духом Иван.
— Послушай, Ваня… А не пустишь ли ты меня к себе ночевать? — неожиданно предложил приват-доцент.
— Отчего же…
— Чую, сегодня он ко мне явится, — пробормотал Пимский.
Иван расслышал, но не ответил, а лишь пожал плечами: если угодно им с дюком играть в прятки, то пусть их играют. Они свернули на Несуглинную, взяли извозчика и покатили по направлению к дому режиссера.
От рассказчиков
А теперь, дорогой читатель, настала пора отойти от сюжетных перипетий и расслабиться. Можно откушать мягкую сдобную плюшку с чаем, травяной рецепт которого мы тебе и предложим.
Итак, рецепт Настоящего Чайного Напитка Катанабуси.
а) «вкусные травы» (по две, а то и три части каждая) — адзи-но-якуй-со:
— мелисса лимонная;
— мята перечная;
— душица ароматная;
— липовый цвет медоносный;
— лист смородины душистый;
— тысячелистник горьковатый;
— боярышник (соцветия) с кислинкой;
— плоды шиповника колючего;
— чабрец луговой (вот его бы — четыре, а то и все пять частей, потому как основа);
б) «чайные травы» (по одной части каждая) — тя-но-якуйсо:
— ромашка полевая, гадательная;
— пустырник дикорастущий;
— зверобой продырявленный;
— мать-и-мачеха (не худо бы увеличить до полутора частей, ибо хороша);
— иван-да-марья (хороши как и их мать-с-мачехой);
— крапива жгучая, витаминная;
— подорожник придорожный;
— земляника чащобная;
— репешок пушистый;
— череда раздельная;
— сушеница топяная;
— хвощ жесткий;
— побеги черники лесной;
в) «особые травы» (по полчасти каждая, а касаемо кореньев и коры — то и того менее, по вкусу, ибо специи и сильны) — токую-но-якуйсо:
— одуванчик желтенький;
— астрагал редкорастущий;
— лепестки пиона медвяные;
— лепестки розы нектарные;
— толокнянка сладкогорькая;
— шалфей эфирномасляный;
— багульник дурнопахнущий;
— корень аира болотного ароматный;
— корневища элеутерококка живительного;
— кора дуба могучего терпкая (дубу должно исполниться не менее ста пяти лет);
— кора крушины терпковатая;
г) «горькие травы» (этих уж — десятая часть каждой и не боле!) — нигай-но-якуйсо:
— полынь всякая, но неизменно очень горькая;
— бессмертник желтый (он же печеночник, он же цмин песчаный);
— пижма желудочная;
— календула декоративная;
— гвоздика восточная;
— корень девясила высокого.
Заваривать же Чайный Напиток следует сосредоточенно, не торопясь, с благорасположением. Отрешитесь от проблем и забот, от недоброжелателей и просто врагов, от жены (мужа) и свекрови (тещи).
Хорошо взять большой вместительный сосуд, лучше термос, лучше японский, и, поместив туда две-три чайные ложки состава, моментально залить крутым кипятком. Да! И не забудьте присовокупить добрую щепоть черного (котя) и зеленого (рекутя) чая соответственно. Это важно.
Минут через сорок-шестьдесят — пора. Но не пить, а открывать термос. Ведь напиток должен остывать еще полчаса. Вам надлежит находиться поблизости, внимая аромату, источаемому травами. Это настроит вас на предстоящее употребление.
