— Добрый день. Вы здесь работаете? Фамилия, отдел?
Расслышав ответ, слегка кивнул и скрылся обратно. Через пару минут высунулся из окошка и произнес:
— Еремеев, пропусти.
Данила хотел было идти себе, как кто-то его окликнул. На обочине перед шлагбаумом столпились машины: грузовики, пара фургонов, множество легковушек. От одной из них шел к Голубцову отец Максимиан, в рясе, с большим позлащенным крестом на шее.
Оказалось, что вот уже час, как они здесь прохлаждаются, а между тем его ждут там, в институте, договорились на девять, и вот как нехорошо выходит. Углубляться в разговор Данила не захотел, — прохлаждаетесь, ну стало быть, что ж тут поделаешь.
Данила обошел шлагбаум и устремился к проходной. Скользнув в очередной раз взглядом по институтским строениям, наконец-то рассмотрел верх главного корпуса — а верха практически не было, весь он был как бы изъеден: то пол-окна, то полстены, а то и просто насквозь; кое-где в поле зрения попадались отдельно парящие фрагменты крыши, ничего собою не накрывающие; попадались и более экзотические фрагменты — отдельно горящие на натуральном фоне голубого утреннего неба и нежных перистых облаков люминесцентные светильники; был одинокий стул, он даже медленно вращался в ничем более незаполненном пространстве.
Вот и проходная. На вахте вместо обычной старушки-дежурной лейтенант с двумя сержантами. И в данный момент сержанты очень заняты — загораживают собой вертушку, сдерживают рвущегося напролом профессора Тыщенко с сотрудниками и прочими сочувствующими, числом не менее тридцати. Тыщенко что-то выкрикивает невразумительное, потрясает завернутой в несвежее вафельное полотенце иконой.
Проходя мимо, Данила четко расслышал профессорову реплику:
— Эх ты, поле русское, поле армагеддонское! И что вы, сатрапы, с ним делаете!..
На что в ответ прозвучала дежурная реплика лейтенанта:
— В который раз повторяю — имеется приказ: никого до окончания рабочего дня из учреждения не выпускать.
Стал подниматься по лестнице — глядь, а под ногами пусто, виден нижележащий пролет. А ведь когда подходил к ней — нормальная лестница. Кинулся обратно, даже спрыгнул. Ну да, на месте, со стороны глядя — всё в порядке.
— Молодой человек, — подал голос лейтенант с вахты, — для вас же здесь знак повешен.
Данила задрал голову.
— Да нет, слева, на стене.
Слева на стене висел нормальный дорожный знак, «кирпич», и под ним поясняющая надпись на ватмане: «Стой! Прохода нет!»
— А куда? — спросил Данила.
— Лифтом.
Полгода этот лифт бездействовал, говорили — в ремонте. Данила загрузился в лифт и уже без приключений добрался до своего рабочего места.
А в это самое время в другом, правом лабораторном корпусе, в своем рабочем кабинете заместителя директора по научной части, Алферий Хтонович Харрон общался с Никитой Зоновым.
Часом ранее Харрон вызвал к себе непосредственного шефа Никиты, Менелая Куртовича Неддала. Между ними состоялся короткий разговор:
— Менелай, надо бы тебе вплотную заняться Зоновым… Нет, я сам. Ко мне его.
— Батюшка Алферий, ты только не серчай…
— Ну?
— Что тебе до этих? Голубцова, Горкина…
— Хм. Противник использует их органосубстрат как Центр. Понял?
— Понял, батюшка. А правда, что когда всё закончится, ну, завершится благополучно, то…
— То?
— Бессмертие, власть над материей?
— Правда.
Итак, Зонов сидел за столом, большим, старинным и потемневшим от времени. Слушал негромкую, сыплющуюся сплошным песочным потоком, речь. Сидел, слушал и ничего не слышал. Слова сыпались и сыпались — смысл не складывался. Песок слов, проникнув в Никиту, далее падал беззвучно, порождая лишь тишину. Взгляд собеседника — спокойно-равнодушный взгляд, да странное ощущение, ощущение собственной неуместности, неуместности своего существования в этом вот мире, под этим солнцем, в стенах данного учреждения, в общем — везде. Поэтому Никита то и дело ерзал на стуле, снимал и протирал очки, издавал звуки-междометия, потел.
Время от времени всплывала и вновь исчезала мысль, что начальник говорит не с ним.
Где-то посреди сыпучего потока зазвонил телефон. Алферий поднял трубку:
— Харрон. Нет. Нет. Да. Нет. Значит, договорились.
Дал отбой и зачем-то пояснил Никите:
— Госбезопасность. Засранцы.
«Надо бы не позабыть в аптеку, лекарство Оле», — некстати вспомнил Никита и тоже дал отбой.
Харрон замолк, и надолго. Каменное лицо; смотрит куда-то сквозь стол; густой полумрак: оба окна занавешены плотными шторами; вязкая тишина широкими волнами колышет портьеры и, тяжело отражаясь, стискивает, сжимает грудь.
Харрон заговорил вновь. Теперь слова ложились в голову пластами осадочных пород, и намертво застывали, образуя тяжеловесную нечеловеческую конструкцию:
— Ты хорошо видишь меня? Кто перед тобой, видишь? Не отвечай. Посмотри на себя — кто ты? Не говори «человек», ты, как и я — материя. Она. И кроме нее ничего. Если она нас забудет, растворит в своем прошлом — чем ты станешь, Зонов? Снова материей, но не Зоновым. Хм, ведь ты желаешь оставаться именно Зоновым, да? А она этого не желает. Умрешь неизбежно, неважно когда. Но умирать не хочешь, так?
Харрон опять замолк. Но на сей раз ненадолго:
— У «большой науки» всего две проблемы: Универсальное Оружие и Практическое Бессмертие, ПБ. Хозяева, — «хозяева» были произнесены мрачно и явно с сарказмом, — желают побеждать и жить, жить, пока не победят всех, и потом тоже жить. А наука бессмертия им не предоставляет. Как быть хозяевам? Поэтому кладут на большую науку и привлекают нас.
— Парапсихология… — брякнул в своей манере Никита.
Харрон не обратил внимания.
— Эликсир Бессмертия невозможен, доказано еще до нашей эры. Тогда же обнаружен эффект ПБ. Белок и прочая биология слишком неустойчивы. Сохранять на самом деле следует разум. Носитель значения не имеет. Носитель, тело — подберем. Что такое разум, знаешь? Разум — это локальное отчуждение материи от самой себя, часть материи, но могущая противопоставить себя целому. А теперь здесь гигантская трансмутация. Трансмутация материи. Мы выходим на другие уровни ее организации. Там ПБ приобретается автоматически. Но не только ПБ… Вот тебе бумага. Это типовой договор о вступлении в Магистериум Максимус — так мы именуемся. Он позволяет войти и стать частью нашей структуры, гарантирует право на личное Практическое Бессмертие. Подпись необходимо проставить в этом углу. Собственной кровью. Здесь никакого колдовства. Необходимо, чтобы твое согласие состоялось на всех знаковых уровнях, включая уровень органического коллоида, в данном случае — достаточно крови.
