Неожиданно в дверях домовой церкви появился майор Хекель и сразу же направился в его сторону:
— Дэрроу!
— Что… Что это такое? — растерянно пробормотал тот.
Хекель почувствовал гневные нотки в голосе летчика-курсанта.
— Ты как? Только что приехал? Тебя выписали? У тебя все нормально?
— Что все это значит? — огрызнулся Дэрроу, указывая рукой на объявление.
Хекель побледнел, и его лицо перекосилось как от зубной боли. Казалось, он весь вжался в себя от такой внезапной вспышки раздражения своего пилота.
— Это значит, что дела приняли такой оборот, Дэрроу.
— Иде уже поставил свою подпись?
— Это как раз была его идея, он…
— Он сейчас здесь?
— Да, здесь.
— Я хочу повидаться с ним.
Хекель закусил нижнюю губу, но затем, подумав, кивнул:
— Пошли.
Майор провел его по главной лестнице, ведущей наверх, на этаж, отведенный под помещения Командования Полетами. Их тяжелые ботинки громко стучали по жесткому паркету коридора. Однако Хекелю, казалось, хотелось немного поговорить.
— Все получили один день отпуска, — рассказывал он почти весело. — А сегодня утром… Понимаешь, вчерашние события у всех нас выбили почву из-под ног.
А поскольку мы все равно должны были отдохнуть и к тому же освободить место для имперских частей, то… Ну, нам и показалось, что это будет наилучший выход, если главнокомандующий Иде выпишет краткосрочные увольнительные и…
Дэрроу почти его не слушал. Дверь в главную комнату Командования Полетами оказалась открытой настежь, и он видел, как незнакомый персонал в форме Имперского Космического Флота с удивлением оборачивался на них, когда они проходили мимо.
Они подошли к внешнему кабинету главнокомандующего, и Хекель предупредительно открыл дверь перед пилотом. Про себя Дэрроу отметил, как сильно у того дрожит рука. Просто удивительно, как сильно.
Внешний кабинет главнокомандующего был пуст. С рабочих столов все было убрано, и кипы недавно доставленных папок со знаком двуглавого орла на обложке лежали на истертом паркете посреди помещения. Хе-кель негромко постучал в дверь внутреннего кабинета. Что-то нечленораздельное донеслось ему в ответ.
Они вошли внутрь. Там было темно — хоть глаз выколи.
— Сэр… — начал Хекель.
— Что такое? О, тысяча извинений. Послышался щелчок, и стальные шторы на окнах открылись, позволив дневному свету проникнуть в помещение.
— Я иногда совсем забываю об этом, — сказал Иде.
При свете дня стала видна фигура главнокомандующего Гельвина Идса, сидящего за своим штабным столом, который располагался в нише кабинета, у самого окна. Стены помещения были сплошь увешаны голо-литами — групповыми парадными снимками эскадрильи, персональными портретами пилотов, изображениями «Циклонов» и «Волчат», веселых сцен на официальных торжествах, среди которых особенно выделялся совместный снимок Идса со старым Белксом. Потрепанный флаг Содружества, гордость эскадрильи, был установлен на самом видном и почетном месте — над камином.
Иде разбирал военные карты и планшеты с информацией, раскладывая их по ящикам стола. Ему было уже за шестьдесят. Это был невысокий, жилистый мужчина, чьи коротко остриженные седые волосы напоминали металлическую стружку, покрывающую голову. Маленькие круглые стекла черных очков плотно закрывали его глаза.
— Назовите себя, — произнес он, вопросительно подняв голову. — Это вы, Хекель, я не ошибся?
Хотя Иде уже девятнадцать лет как потерял зрение, он отказался от аугметической оптики. В ходе специальной операции ему вживили сенсорный контактный порт в кожу за левым ухом, так чтобы он мог подключать себя к системам слежения и «видеть» то, что показывают мониторы во время выполнения самолетами своих заданий. Но это была единственная компенсация, которую он получил за свое увечье. Сейчас сенсорный штекер был подключен к специальному декодеру на его столе, позволяя ему считывать информацию с планшетов, которые он раскладывал по ящикам.
— Это я, сэр, — отозвался Хекель. — И курсант летного сколама Дэрроу.
Оба летчика отдали честь со всеми необходимыми по уставу формальностями. Иде уже давно вообразил, что подчиненные по причине его слепоты, вероятно, не очень утруждают себя как следует отдавать честь при встрече с ним, и потому взял себе привычку спрашивать каждого своего посетителя: «Что, теперь так отдают честь?» Зная это, теперь каждый отдавал ему честь с гораздо большей щепетильностью, чем даже любому зрячему офицеру.
— Что, теперь так отдают честь? — спросил Иде, улыбаясь. — Располагайтесь поудобнее. Привет, Дэрроу. Уже выписался из госпиталя?
— Так точно, командир.
— Рад это слышать. В штабе хотят, чтобы я поскорее собирался и освобождал кабинет. Космический Флот. Наверное, нужно быть благодарным, что они пришли, но все это так угнетает…
Иде поднялся, отключил себя от декодера и вышел из-за стола. В руке он держал сенсорную трость с потертым серебряным набалдашником в виде энозианского герба, который тут же начинал вибрировать в его ладони, как только главнокомандующий приближался к какому-либо препятствию. Вряд ли это было нужно ему здесь, в его собственном кабинете, расположение предметов в котором он знал наизусть. Иде подошел к камину и прикоснулся рукой к краю старого флага.
Затем он указал рукой на несколько гололитических изображений, заботливо помещенных в рамку:
— Зима семьсот пятьдесят первого, торжественный обед по случаю приема гостей. Уэснер тогда особенно надрался. На снимке это видно, не правда ли? Его галстук здорово съехал на сторону. А это… Это Джейхан Ноквист. Стоит рядом со своим «Магогом» в окружении команды механиков. Старина Гризи Барвел — это его команда, Император да благословит их. Дальше… Это «Колибри», мой первый «Волчонок». Никчемная старая развалина. В семьсот сорок втором бросил меня в море Эзры, после того как внезапно загорелся. Полагаю, он до сих пор лежит там, на дне, обросший кораллами… — Иде повернулся к ним. — Я нигде не ошибся?
— Никак нет, командир, — ответил Хекель. — Все точно.
Иде кивнул:
— Я только потому все это помню, что точно знаю, где я их сам повесил.
Он снял со стены одно из изображений, взвесил его на руках и отнес к себе на стол. Потом оно отправилось в один из его ящиков.
— Не думаю, что я повешу их в своем новом кабинете, где бы он, в конце концов, ни оказался. Едва ли в этом есть хоть какой-то смысл. Я не смогу видеть их. Я хочу сказать, я не буду помнить, куда я каждое из них повесил. С тем же успехом я мог бы приколотить к стене пустые рамы. И все же я не могу не взять их с собой.
Иде умолк на мгновение, глубоко задумавшись. Затем темные стекла его очков вновь повернулись к пилотам.
