– Отдать Яне. Что еще ты можешь сделать?
– А может, продать к чертям, ей деньги наверняка нужнее?
– Тима, опомнись, что ты говоришь! Как ты можешь это решать? И под каким предлогом ты ей эти деньги отдал бы, скажи на милость?
– Да, тоже верно. Но не могу же я, мама, выполнить то, чего требует Олег? С какой стати и по какому праву я мог бы подарить ей это баснословно дорогое кольцо? Бред сумасшедшего! И вообще, что это за идея, почему я должен плясать под дудку покойника? Из-за его наследства? Да пошел он к черту со своим наследством! И без него проживу прекраснейшим образом! Как тебе это нравится – он заранее решил, что я должен загладить его вину перед Яной и с того света дергает меня за ниточки, как паршивую марионетку! Или он полагал, что я на все пойду, чтобы кроме своей доли наследства прикарманить еще и Янину? И эта идея, что дом пять лет нельзя продавать! Какое его дело, что она захочет сделать с его наследством? Знаешь, мама, это, может быть, самое горькое разочарование в моей жизни – твой брат!
– Что ты говоришь, Тима! Нельзя так о покойнике!
– А покойнику можно вот так играть судьбами живых людей?
– Тимочка, но ведь он это от любви...
– От какой любви? К кому?
– Как к кому? К Яне, конечно!
– По-твоему это любовь? – вне себя заорал Тимофей. – Это жалкая трусость старого педофила! Я еще могу понять, что он испугался шантажа ее мамаши, слинял за кордон, кому охота садиться в нашу тюрьму за растление малолетних! Но почему же он слинял по-тихому, ничего ей не сказал, попросту, как говорится, поматросил и бросил? На какую жизнь он ее обрек? И вдруг на смертном одре его осеняет роскошная идея – а оставлю-ка я ей побрякушки и домик с перчиками, как красиво! Как трогательно!
– Тима, погоди, но он ведь давно стал покупать ей эти украшения, сам же говорил... А это значит, он все эти годы ее помнил и любил...
– Так оставил бы ей все наследство или хотя бы большие деньги! Но нет, в этом же нету игры, это неинтересно, кто знает, не приберет ли его денежки к рукам ее муж или хахаль... Зато побрякушки прибрал к рукам жуликоватый ювелир! Он, мама, не о Яне вовсе думал, а о том, чтобы выглядеть красиво после смерти! Гадость какая! А ведь я с самого начала чувствовал, что не хочу ввязываться в эту историю... но теперь я завяз по самые уши... – Он стукнул кулаком по столу.
– Тима! – поморщилась Ольга Варламовна.
– Извини, мама, но меня это просто бесит!
– Знаешь, Тима, я попробую дать тебе совет...
– Ну, попробуй! – с вызовом ответил Тимофей.
– Думаю, тебе стоит сказать Яне всю правду.
– Какую правду? Что Олег сбрендил на старости лет? Что это не любовь, а хрен знает что?
– Не кричи! А я, кажется, поняла, от чего тебя так колбасит!
– Что? – Тимофей даже поперхнулся. Меньше всего он ожидал услышать от матери это жаргонное словечко.
А Ольга Варламовна усмехнулась и заявила:
– Именно! Тебя колбасит и плющит больше всего от ревности!
– От какой еще ревности, черт побери? – взревел он.
– Ты ревнуешь Яну к Олегу. Все элементарно, мой мальчик.
– Что за чушь!
– Не чушь, Тимоша! Ты любишь эту женщину.
– Оставь, мама, – как-то сник Тимофей. – Объясни лучше, какую правду я должен ей сказать?
– Всю правду. Что кольцо от Олега. Ну и что ты ее любишь. И посмотришь, что больше ее взволнует. Уверена, что твое признание.
– Да не могу я ей в любви признаваться, мама! Не могу!
– Почему?
– Потому что она женщина моего лучшего друга, все проще простого!
– До чего же вы, мужчины, примитивные существа! Признаться женщине в любви вовсе не означает, что надо немедленно валить ее в койку!
– Мама, где ты набралась этих выражений?
Ольга Варламовна молча ткнула пальцем в телевизор.
– О господи, все это очень мило, но что же мне-то ей подарить? – предпочел сменить тему Тимофей. – Все-таки день рождения.
Ольга Варламовна с усмешкой глянула на сына.
– Боишься, что рядом с кольцом Олега любой подарок померкнет?
– Для нее? Вот уж не думаю. Ей эти цацки по фигу!
– Тогда подари ей сумку, у нее сумка старенькая... – решительно посоветовала Ольга Варламовна.
– Сумку? Но какую? – он вспомнил несметное количество сумок у Юльки.
– Хорошую, дорогую, но все же не настолько, чтобы тебя выгнали, если Арношка ее сожрет.
Он вдруг рассмеялся, обнял мать и прошептал:
– Мамочка, я тебя обожаю!
На следующий день он ушел с работы пораньше и поехал в магазин, где неоднократно бывал с женой.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – немедленно устремилась к нему элегантная немолодая продавщица.
– О да! Мне нужна сумка в подарок.
– Отлично! Какие предпочтения у вашей дамы?
– Не знаю, но только что-то не вычурное. Скромное, но элегантное.
– Цвет?
– Ну не знаю. Черный, наверное...
– Сколько лет даме?
– Около тридцати.
– Может быть, клатч?
– А это что за зверь? – не понял Тимофей.
– Вот это клатч, – улыбнулась продавщица.
– Но сюда же ничего не влезет!
– Простите мою нескромность, это подарок жене, любимой женщине, просто знакомой?
Тимофея бросило в пот.
– Я поняла, любимой женщине, – тонко улыбнулась продавщица. – Ко дню рождения?
– Да.
– Пожалуй, я вам предложу... вот это! Думаю, вам подойдет.
Она достала большую элегантную коробку, из коробки не менее элегантный бархатный мешок, а из мешка небольшую сумку-клатч, при виде которой Тимофей хлопнул в ладоши и воскликнул:
– О! Это то, что надо!
Сумка была тусклого светло-коричневого цвета без всяких украшений, очень скромная на вид, однако с первого взгляда было понятно – это вещь высокого класса.
– Крокодил?
– Это молодой крокодил, потрогайте, какая мягкая кожа.
– О да! Я ее беру!
– У вас безупречный вкус!
– Да? А мне много лет внушали, что у меня совсем нет вкуса! – радостно засмеялся Тимофей.
Женщина окинула его оценивающим взглядом, вполне поняла ситуацию и с легкой улыбкой заметила:
– Вкусы бывают разные.
– Вы правы.
Сумка оказалась очень дорогой и в подарок от фирмы к ней прилагался еще и красивый шелковый шарфик.
