Вождь указал гостю на медвежью шкуру, разложенную прямо на полу. Появившаяся из темного угла женщина бросила в очаг охапку хворосту, и огонь весело рванулся вверх, к дыре, проделанной в крыше дома. Жиль едва успел заметить изящный профиль женщины, как она снова отступила в тень, но Корнплэнтер властным жестом подозвал ее, что-то сказал, и бретонец вдруг увидел, как в темных озерах глаз индианки заиграли зеркальные блики, предвестники слез. Она опустилась на колени возле гостя и продолжала смотреть на Жиля большими влажными глазами; испуг в них вскоре сменился тревогой. Женщина что-то прошептала, и Корнплэнтер ответил ей неожиданно ласково. Тогда она, проворно поднявшись, взяла вождя за руку, жестом, исполненным изящества и нежности, прижала его ладонь к своей щеке, а потом, повернувшись спиной к гостю, вновь исчезла.
— С тех пор как Ситапаноки отправилась к предкам, Наэна заменила Тиканти мать. Она любит его как собственное дитя, — спокойно говорил индеец. — Она сказала, что действительно мальчик на тебя похож, но ей не перенести, если ребенка заберет чужестранец. И я, как ты, верно, понял, ее успокоил.
— Понял, тем более что я знаю ваш язык… но ты напрасно это сделал. Зачем вообще мне было приближаться к твоим кострам, если я не собирался забрать сына?
На полных губах вождя ирокезов мелькнула и погасла улыбка — Жиль отлично понял ее значение. Если бы волки умели улыбаться, они делали бы это точно так же.
— Значит, я правильно догадался. Но давай поговорим об этом попозже. Сначала я хочу кое-что о тебе узнать. Кто ты такой? Видно, что не из этих мест. Однако, мне кажется, мы уже когда-то виделись…
— Правильно, ты видел меня в лагере Сагоеваты. Ты пришел туда, чтобы убедить его присоединиться к твоим воинам для похода на поселенцев Скоари, ты все же уничтожил их всех до единого и без помощи Сагоеваты…
Корнплэнтер с крайним презрением плюнул на землю.
— Сагоевата — трус, хоть и любит рядиться в красное. За его хваленой мудростью скрывается страх перед сражениями, а воины его племени вечно пребывают в праздности.
— А разве твои не сеют маис, если я правильно перевожу имя, которое ты носишь?
— Маис растят женщины, — с достоинством поправил его Корнплэнтер, — а урожаи у нас такие большие, потому что женщины проворны. Но на оружии моих воинов никогда не сохнет кровь.
Теперь я тебя вспомнил. Ты тот самый пленник, что бежал от Сагоеваты, выкрав его жену…
— Да, тот самый, только все было не так, и ты сам это знаешь: я не крал Ситапаноки, а всего лишь унес ее тело, бессильное, одурманенное предателем-лекарем Медвежьей Мордой, твоим союзником. И забрал я Ситапаноки, перевернув каноэ, в котором твои смелые воины торопились доставить ее к тебе.
Властное лицо вождя ирокезов исказилось от гнева, и Турнемину показалось, что перед ним ядовитая змея, принявшая боевую стойку. Впечатление усилил ставший вдруг шипящим голос Корнплэнтера:
— Тогда-то ты и овладел ею силой?
Турнемин в ответ лишь презрительно передернул плечами.
— С какой стати? Ситапаноки не из тех, кого можно взять силой. Такие женщины скорее умирают, чем подчиняются воле, идущей вразрез с их собственными желаниями. К тебе же она попала живой и здоровой, разве нет? Пришла сама, как раньше по собственной воле принадлежала мне. Я любил ее… страстно, и она меня любила…
— Почему же в таком случае, — резко спросил Корнплэнтер, — она предпочла меня, ведь Великий вождь белых велел доставить ее Сагоевате?
В голосе вождя звучала насмешка, но она ничуть не гасила откровенной ненависти.
— А что она сама сказала тебе, когда пришла? — задал в свою очередь вопрос шевалье.
— Что была пленницей у Великого вождя бледнолицых и ее хотели вернуть мужу, но что она сама выбрала меня, потому что желала принадлежать величайшему из воинов шести племен.
Куда же подевалась ее большая любовь, о которой ты мне здесь рассказывал?
Жиль ответил не сразу. Он понимал, что задето мужское самолюбие вождя, а потому он рискует потерять сына, как когда-то потерял его мать.
Как объяснить Корнплэнтеру, не оскорбив его, что красавица индианка предпочла его мужу, потому что не хотела, чтобы пролилась кровь? Ситапаноки пожертвовала собой, поскольку жить той жизнью, которой она хотела бы, с Жилем она не могла, а благородный Сагоевата — ей было известно — смирится с ее добровольным выбором, каким бы он ни был, и не станет пускать в ход оружие. Не ответь она на страсть Корнплэнтера — кровь непременно полилась бы рекой. Если уж он не побоялся попытаться выкрасть жену прямо из лагеря мужа, то развязать кровавую межплеменную войну для того, чтобы завладеть женщиной, ему тоже ничего не стоило.
Жиль видел при свете костра, как сверкали из-под прикрытых век глаза его врага. Теперь Корнплэнтер стал похож на дикого кота — тотема его рода — выжидающего момент, чтобы броситься на добычу. И тогда Турнемин со вздохом пожал плечами.
— Я сказал, любила, — вздохнул он. — Но, может быть, не так уж сильно. Она ведь была дочерью вождя, женой вождя, а я всего лишь подневольным солдатом.
Горловой смех Корнплэнтера зазвучал победными фанфарами. Удовлетворенное тщеславие затмило недоверие.
— Она была красивейшей из женщин, и ей нужен был величайший из мужчин, — заявил он кичливо. — Как ты, безродный, мог рассчитывать удержать ее?
— Я не безродный, — отрезал сухо Жиль. — В моей стране род, к которому я принадлежу, считают одним из самых достойных, в нем с незапамятных времен было немало великих воинов.
— Рад за тебя, потому что прийти сюда и заявить, что в жилах моего сына течет кровь презренного червя, было бы совсем безрассудно. Как тебя зовут? Хочу, чтобы ты еще раз гордо произнес свое имя, прежде чем исчезнешь с лица земли.
Сердце у Жиля екнуло, когда он услышал это спокойное заявление, больше похожее на смертный приговор, но он и бровью не повел. И спросил с любезной улыбкой:
— Ты не забыл, что я не один?
— Я никогда ничего не забываю, но твоим друзьям незачем будет вмешиваться. Они ведь видели из своего укрытия, что ты свободно и по доброй воле вошел в этот дом, так?
— Допустим.
— И, думаю, они будут спокойно дожидаться, пока мы закончим с тобой переговоры. Ирокезы обычно договариваются долго, а решения принимают еще дольше. Так что Диким Котам хватит времени обнаружить твоих друзей… и уничтожить по одному. Только ты к этому времени уже давно будешь мертв.
Жиль медленно поднялся, встал во весь рост, глядя на Корнплэнтера сверху вниз. И не переставая улыбаться.
— Ты что же, думаешь, я молча дам себя убить?
Голос у меня не слабее, чем мышцы…
— Смерть твоя будет такой скорой, что ты не успеешь позвать на помощь… Наэна!
