Однако догадка Рожественского (чисто интуитивная) оказалась верной: 12 и 13 мая адмирал Того ничего не знал о координатах русской эскадры. Его броненосные силы, бесцельно пожиравшие массы угля и тонны смазочных масел, горы рассыпчатого риса и цистерны крепкой сакэ, торчали у берегов Кореи, готовые по первому сигналу сорваться с якорей…
Настала ночь. Игнациусу не спалось. Он позвал Коковцева в командирский салон, обвешанный циновками и обложенный коврами. За чаем он сказал, что перед смертью принял ванну.
— Ты надоел мне с этим! К чему думать о смерти?
Игнациус капнул себе на бороду вареньем с ложечки.
— Мы же — флагманский броненосец, пойми ты, Володя. Значит, все первые и самые крупные шишки полетят в нашу голову. Как бы то ни было, — сказал Игнациус, вытирая бороду салфеткою, — а мы обязаны спасти адмирала. Небогатов не обладает таким авторитетом, как наш Зиновий… В случае беды флагмана должны снимать с «Суворова» миноносцы «Бедовый» или» Быстрый» — какой раньше подскочит, тот и снимет!
— О чем ты? — отвечал Коковцев. — У нас двенадцать в броне, у Того двенадцать… игра будет равная.
— Не забывай, что в запасе у Того два-три узла лишку…
Ночь. Непроницаемая. Молчащая. Жуткая.
В этой ночи броненосцы тащили под своими килями громадные «бороды» тропических водорослей, волочившихся за ними, что тоже снижало эскадренную скорость. У японцев же таких «бород» не было: они заранее прошли чистку в доках Сасебо; сколько положено дать узлов, столько и дадут — без помех!
* * *
Эскадра приближалась к Цусиме в составе тридцати восьми вымпелов, из которых только тридцать имели боевое значение, остальные: транспорта, буксиры, плавучая мастерская, два госпиталя. «Искровой телеграф», как тогда называли радиоаппараты, принимал обрывки депеш на японском языке. «Урал», обладавший самой мощной радиостанцией, запрашивал разрешения адмирала — глушить работу радиостанций противника. Но Рожественский в этом случае оказался грамотнее других, строго запретив эскадре вмешиваться в близкие переговоры японских кораблей.
— Если мы это сделаем, — разумно доказывал он, — японцы сразу же засекут нас, понимая, что мы находимся рядом…
На мостиках кораблей лежали мешки с кирпичами — на случай срочного затопления в них сигнальных книг и секретной документации. Казначеи сволакивали ближе к люкам железные сундуки с золотом и деньгами — тоже для затопления. Все эти необходимые церемонии проделывались без суматохи, никого, не пугая… Война есть война!
На мостике тревожно спал адмирал Рожественский; тяжелые веки его глаз иногда поднимались, глаза оглядывали горизонт, он снова задремывал, склоняя на грудь белую голову.
— Орите потише, — просили офицеры сигнальщиков.
На рассвете с «Авроры» заметили белый стремительный корабль, сказочно пролетавший через хмурую мглу; его привлек яркий свет, исходивший от госпитальных судов, и он не был задержан кораблями эскадры для проверки.
— Очевидно пассажирский, — гадали на «Суворове».
Македонский шепотом подсказал Игнациусу:
— Это был их крейсер «Синано-Мару»… Все! Да, теперь все. Они открыты, они разоблачены. Над «Суворовым» взвились флаги: ГОТОВНОСТЬ К БОЮ.
— А что эти плавающие дворцы медицины? — спросил адмирал раздраженно. — Или для них закон не писан?
Рожественский не запретил яркое освещение «Костромы» и «Орла», но велел госпиталям идти в отдалении. Стучащие аппараты «Слаби-Арко» вытягивали из себя длинные бумажные ленты, на которых молоточек выбивал одно и то же сочетание: «ре-ре-ре-ре…» — очевидно, Того давал позывные какого-то своего корабля. Радиотелеграфисты ругались:
— Какой уж час он, паразит, одно и то же колотит… Коковцев спустился в кают-компанию броненосца, там, на диванах, даже не скинув обуви, в походных тужурках подремывали артиллерийские офицеры — лейтенант Богданов и мичман Кульнев.
— Господа, чего вы тут кейфуете?
— Я заведую подачей из погребов, — объяснил мичман.
— А я с ближних плутонгов, — ответил лейтенант. — Если что брякнет, мой пост рядышком. Не волнуйтесь.
Коковцев и не думал волноваться. Он-то знал, какую скорость может развить человек на трапах и в люках, когда его призывают на боевой пост колокола громкого боя.
— Тогда и я прилягу, господа, вместе с вами…
За бортом тихо шелестела вода океана. Неожиданно для себя Коксзцев крепко уснул и был пробужен радостным перезвоном бокалов. Он открыл глаза и сел на диване. Кают-компания была переполнена офицерами разных возрастов и рангов, вестовые с азартом открывали шампанское.
— Что празднуете, господа? — спросил Коковцев.
— Японский крейсер. По правому траверзу. Видите?
— Тогда налейте и мне, господа!
— Эй, чистяки! Бокал господину флаг-капитану…
Старший офицер Македонский чокнулся с Коковцевым:
— Кажется, вровень с нами шпарит «Идзуми». Врезать бы ему хорошего леща под винты, чтобы отлип от славян. А то ведь он все уши прозвонил Того своими сигналами…
Серенький рассвет не спеша разгорался над океаном.
— А где мы сейчас идем? — зябко поежился Коковцев.
— Идем к Цусиме… прямо через воронку! Буль-буль…
Откуда столько веселья, почему так радостны лица?
В дверях кают-компании появился Игнациус, укладывая в портсигар три гаванские сигары, при этом он мрачно сказал:
— Думаю, что до конца жизни мне хватит…
Шампанское разливали чересчур щедро, брызжущее искрами вино беззаботно проливалось на ковры, на скатерть.
— Ну, с Богом! Сейчас начнется.
— Дождались… наконец-то! — радовались мичмана.
— Господа, за прекрасных женщин, что ждут нас. Македонский призывал молодежь:
— Будем же свято помнить, что славный андреевский флаг не раз погибал в пучине, но еще никогда не был опозорен!
Забежав в каюту, Коковцев сдернул с вешалки тужурку, глянул в иллюминатор -да, сомнений не было, это «Идзуми». Память точно подсказала все данные: японский крейсер нес на себе четыре восьмидюймовых и двенадцать шестидюймовых орудий, а его германские машины могли развить двадцать с половиной узлов.
— Недурно для тех, кто в этом деле что-либо кумекает. — Сказав так, Коковцев бодро взбежал на мостик. — Да не листайте таблицы — это «Идзуми»… Его надо накрыть. Накрыть немедленно… Полным залпом, иначе…
В этот момент обтекаемый силуэт японского крейсера, обрамленный белым буруном, показался ему даже красивым. Пользуясь выигрышем в скорости, «Идзуми» то легко опережал русскую эскадру, то резво отбегал назад, словно рысак, гарцующий в манеже. На «Суворове» пробили барабаны музыкантов.
— На молитву — пошел все наверх! Ходи веселей до церкви…
