— Да отгоните же «Идзуми», — призывали с мостиков. Кормовая башня «Суворова» вперилась в наглеца жерлами пушек, и тогда «Идзуми» поспешно вильнул в сторону. «Ослябя» высоко-высоко нес флаг адмирала Фелькерзама, и Коковцеву вдруг стало нехорошо от сознания, что его сын, его любимый первенец вступает в битву под флагом… покойника.
В отдалении, зыбко и расплывчато, уже возникали силуэты еще шести японских крейсеров.
Рожественский неторопливо откинул с колен шерстяной плед, выбрался из удобного лонгшеза. Сказал:
— Это пока разведка. Времени у нас достаточно… Кстати, арестованным и осужденным можно дать для боя свободу!
Внешне на эскадре ничего не изменилось, и лишь слабое передвижение башен и дальномеров указывало на то, что корабли не вымерли. Но стоит заглянуть в тесноту отсеков, как слух наполнится шумами моторов и шипением гидравлики, звонками телефонов, окриками через амбушюры переговорных труб, здесь все в движении, а мускулы людей иногда перегоняют скорости механизмов, воют элеваторы подачи снарядов, по изгибам магистралей, опутывающих изнутри корабль, словно вены и артерии организм человека, помпы перегоняют воду, в них быстро пульсируют технические масла и глицерин, шумно ревет мощная вентиляция, алчно засасывая в отсеки лавины свежего воздуха, а палубные раструбы тут же выбрасывают в атмосферу массы воздуха отработанного, уже испорченного…
Вот это живое теплое существо и называется кораблем!
* * *
Где-то во мгле, прямо по курсу, едва угадывалась Цусима; зыбь шла от норда — навстречу кораблям, сумрачный горизонт визуально «прощупывался» до семи миль. Японские крейсера держались правого траверза, подробно информируя Того по «Телефункену» обо всех эволюциях русской эскадры. Рожественский выглядел спокойным, как были спокойны и его экипажи. Около одиннадцати часов дня флагман распорядился:
— Алярм бить рано! Команды имеют время обедать.
Безмолвный поединок с крейсерами затянулся. Тут не выдержали нервы комендора с броненосца «Орел» — он ударил по «Касуга» снарядом. Орудийная прислуга других кораблей восприняла этот нечаянный выстрел за сигнал флагмана, и вмиг заработала артиллерия всей эскадры, опахивая ее борга ярким пламенем залпов. Рожественский поднял над «Суворовым» соцветие флагов: ДАРОМ СНАРЯДОВ НЕ КИДАТЬ. Японские крейсера исполнили поворот «все вдруг», поразив окраскою, позволявшей им быстро сливаться с мутью океанского горизонта. Рожественский указал:
— Курс — норд-ост, двадцать три градуса, направ ление — Владивосток.
Не покидая постов, возле механизмов и пушек, матросы наспех глотали из мисок, зажатых между колен, опостылевшую баланду. Офицеры срывались по трапам в буфет, чтобы перекусить до боя, и снова разбегались по местам. Замелькали балахоны врачей и санитаров, в корабельных лазаретах противно режуще звенела их никелированная, отточенная техника. Флагманский священник Палладий обходил батареи броненосца, окропляя с метелочки фугасы, снятые с лотков электрических элеваторов. В коридоре между каютами Коковцев торопливо разминулся с Эйлером.
— Трюмно-пожарный дивизион в порядке?
— Да. Иду управляться. А ты, Вова?
— Мое дело проще — быть у адмирала на побегушках…
Эскадра уже миновала узость Корейского пролива, выстроясь в две кильватерные колонны, сбоку скользили крейсера и миноносцы, строй замыкали госпитальные суда. Поодаль из тонких «карандашей» труб отчаянно дымила плавучая мастерская «Камчатка», половину экипажа которой составляли питерские рабочие — добровольцы!
Старший офицер Македонский поторапливал людей:
— По местам, по местам! Того на подходе…
Желтое знамя Того реяло над броненосцем «Миказа». Коковцев поднялся в боевую рубку; здесь было не повернуться от множества офицеров и кондукторов, застывших возле приборов управления и расчетов стрельбы. Очень быстро наплывали с норда дымы броненосных сил Того, Клапье де Колонг докладывал о них так, словно читал раскрытую книгу:
— «Сикисима», «Асахи», «Фудзи», «Ниссин» и…
— Хватит! — велел ему флагман. — Здесь все!
Коковцев с особой ненавистью следил за крейсером «Идзуми», и эту ненависть разделяли сигнальщики на мостике:
— С утра пристал словно банный лист и не отлипнет… Во, гадьё какое! Всыпать бы ему соли под кормушку…
Слева по борту двигался «Ослябя», а там, укрывшись под накатом башенной брони, плыл в сражение его сын, его кровь, его мозг, его характер… «Господи, спаси и помилуй Георгия!»
Стрелки машинных тахометров показывали шестьдесят восемь оборотов.
— Тринадцать сорок пять, — доложил время флаг манский штурман Филипповский.
С клацаньем упали на окна рубки броневые щитки, и Рожественский озирал противника через узкие смотровые щели:
— Я не понимаю Того, что он делает? И — зачем?
Взгляд на тахометры: шестьдесят восемь оборотов на винты давали лишь девять узлов. Коковцев обратился к сигнальному кондуктору:
— А сколько выжимают японцы?
— Кажись, шашнадцать… сссволочи! Хороши бегать.
Форштевень «Миказа» крошил под собой высокий бурун. Того начинал охват головы русской эскадры — так гигантский питон боа обнимает свою жертву за глотку, почти ласково, и Коковцев ужаснулся от увиденной им картины: все это было ему до боли знакомо — японцы «ставили палочку над „Т“»!
— Того делает crossing the «Т», — доложил он флагману.
Идеи адмирала Макарова предстали в наглядном действии: японцы прикладывали к русским русскую же тактику. Зиновий Петрович уже почуял угрозу ведущим броненосцам, «Суворову» и «Осляби», он удачно и вовремя склонил эскадру на два румба вправо. Этим флагман избежал охвата своей «головы», но при повороте противники неизбежно выкатились килями на параллельные курсы. Сигнальный кондуктор прикинул дистанцию:
— До япошек тридцать пять — сорок кабельтовых.
— Алярм! — повелел Рожественский…
Башни передовых броненосцев извергли пристрелочные снаряды. Увлеченные началом поединка, флагманские специалисты не заметили, что японские крейсера, забежав в «хвост» русской эскадре, отсекли от нее и тут же взяли на абордаж госпитальные суда, плывущие под красным крестом милосердия. Отныне тонущие не будут иметь спасения, а раненые могут найти медицинскую помощь только в корабельных лазаретах…
Коковцев слышал над собой странный шорох и невнятное бормотание, какое он слышал однажды в Алжире, когда из пустыни летела саранча. Не понимая причины этих звуков, каперанг выставился наружу из боевой рубки и заметил движение японских снарядов: отлично видимые в полете, они кувыркались будто городошные палки. А вдалеке японские крейсера пытались накрыть старый броненосец «Николай I», на котором держал флаг Небогатов, но стреляли плохо — на недолетах. Удивительно, что снаряды японцев -даже при ударе об воду! — давали высоченные всплески разрывов, украшенные шапками черного или желто-лимонного дыма. «В чем дело?..» Коковцева тешило сознание, что взрывное устройство русских снарядов разрывало их лишь после пробития брони, внутри японских кораблей. Так ли это?
