— Пойдем со мной, со мной, Леди, — скулил Митч.
Но мы уже забыли о нем, хотя отошли недалеко — я все время останавливалась, ведь до Южного кладбища было еще ой-ой-ой сколько!
— Здесь, здесь, здесь, сейчас, сейчас, сейчас! — просила я.
— На дороге? — рассмеялся Друг.
— Где угодно. Мне все равно! — пролаяла я.
— Все будет! — ответил он. — Подожди, и сама увидишь. Идем — делай, как я говорю, и потом сама поймешь почему!
— Останься со мной! Со мной! Я сделаю это где хочешь! Ты лучшая сука на свете! — кричал Митч.
Я уже была готова ответить на его зов, отдаться ему — тогда я отдалась бы даже соседскому коту, до того я была на взводе. Однако Друг про-; сил меня бежать с ним, гнал меня, подталкивал, и мы пересекли большую улицу, потом бежали по задворкам, сквозь живую ограду вокруг кладбища. Наконец показались могилы. Мы были в современной части кладбища, где по гравиевым дорожкам ходили люди, сажали цветы, ставили цветы в вазы и молились, но нам было не до них. В моей памяти осталась старуха в резиновых перчатках, она стояла на коленях и держала в руке лопатку, лица людей, смотревших на нас, когда мы пробегали мимо ухоженных могил.
— Кыш, кыш! — говорила старуха, стоявшая на коленях.
Неподалеку остановился Митч, с ревностью следивший за нами. Мы с Другом сделали несколько кругов вокруг друг друга, пока он не пристроился сзади, не влез на меня и не вошел в меня. А потом — ой! Здорово-здорово-здорово-ЗДОРОВО!..
И запах кролика?
Знаете? Я дважды теряла девственность — в первый раз, когда была девицей, и во второй, когда стала сукой. Вряд ли много женщин могут сказать о себе то же самое!
В первый раз это было с Симоном. Мы очень долго планировали сие событие — где, как, какие противозачаточные средства использовать, и так далее. Мы с Энни договорились по возможности одновременно перейти через черту. Во-первых, и это не самое важное, нам было интересно, с кем это случится раньше, но самое важное было другое, мы хотели расстаться с девственностью до того, как нам исполнится шестнадцать лет. Быть девственницей в шестнадцать казалось нам чуть ли не позором. Словно ждешь разрешения — отец стоит в изножии кровати с секундомером в руке. «Отлично, скоро будет шестнадцать… 5,4,3, 2… еще немножко… 1! Старт!» Собственно, нет ощущения, что задействовано твое тело, если кто-то другой говорит тебе, когда пора или не пора. Это понятно?
Мы собирались совершить это в большой двуспальной кровати, однако две доступные нам двуспальные кровати принадлежали родителям — вряд ли кому-то захочется начинать взрослую жизнь в кровати родителей! Нет уж, спасибо. С другой стороны, мне не светило делать это на заднем сидении машины или, дрожа от страха, в парке.
Сколько всего было переговорено Энни и мной. И вправду, я больше говорила об этом с Энни, чем с Симоном, который зациклился на том, что я, мол, все решила за него. Не то чтобы ему не хотелось, просто ему не нравилось, что все выходит по-моему, словно я готовлю себя к суровому испытанию, которое пытаюсь обставить с максимальным комфортом.
— Я теряю, ты обретаешь, — говорила я.
— Ну уж нет, — возражал он.
Почему же «нет»?
— Разве у тебя нет преимуществ передо мной?
— Ну да, да, я ничего не говорю. Ха! Ха! Ты же знаешь меня — мне просто очень хочется, — смеялся Симон.
Он всегда смеялся, если сомневался. Меня это почти не раздражало. Собственно, подобная точка зрения уже устарела — будто он собирался сделать что-то мне, а не со мной. Словно я была жертвой, а он, скажем, врачом. Но вел он себя, черт бы его побрал, по-джентльменски. И думал только о том, как бы мне угодить, как бы не сделать мне больно, но никак не мог соединить заботу обо мне с желанием доставить удовольствие себе.
В конце концов, сколько можно ждать? Однако терпение кончилось не у нас с Симоном, а у нас с Энни. Мы перебрали все места. Во время каникул, за городом, на природе, чтобы солнышко согревало нам кожу — а если кто-нибудь будет идти мимо? Мне представлялось, как люди, прячась за кустами, глазеют на нас. Все-таки мне не давала покоя моя застенчивость, и я хотела ото всех спрятаться. Потом выяснилось знаете что? Для нас нет удобного места. Если тебе пятнадцать, то приткнуться негде.
Мы все еще откладывали важное событие, когда до моих шестнадцати лет остался всего один месяц. Кажется, я думала об этом так: придется стать отвратительной шестнадцатилетней девицей, если в конце концов я не уложу Симона на полу в гостиной, когда мама будет смотреть своих «Жителей Ист-Энда». И вот тут-то, как нельзя кстати, Энни объявила, что родители ее бойфренда куда-то уезжают на уик-энд и оставляют его одного в доме.
— Вот, — пропищала она, и я пришла в ярость оттого, что она собиралась меня опередить. Первой всегда была я! Это я бросалась в омут, не раздумывая, пока она просчитывала все плюсы и минусы. — Я не лезу вперед, — продолжала пищать она, — я строила планы, мы долго это обговаривали. Просто я собираюсь воспользоваться удобным случаем, — сказала она, и это была чистая правда.
Я сама виновата, что ждала, пока все устроится как надо. Одному я тогда уж точно научилась — никогда не стоит ждать идеальных условий, иначе можно прождать всю жизнь. Короче говоря, если действовать по наитию, то вряд ли можно рассчитывать на совершенство, так ведь? В общем, иногда правильно не получается, во всяком случае, у меня. Главное не в том, чтобы делать правильно. Ну и через пару дней, когда нас с Симоном его мама с папой оставили посидеть с младшими детьми, мы стащили подушки с дивана на пол и, даже не выключив телик, сделали на них то, что давно собирались сделать. Под «Звезды в их глазах». Плохо было нам обоим. Я лежала внизу и охала, а он наверху и тоже охал. Все закончилось слишком быстро. Вот он пришел, и вот уже все кончено — и мы лежим на полу, обнимая друг друга. Я подумала: «Ну вот»! Так все и было.
Потом мне стало тяжело его держать, и он слез с меня. Симон стоял надо мной, и я видела его всего от его члена до лица, на котором плотоядно сверкали глаза. И тогда я как будто отключилась. От возбуждения не осталось и следа, я повернулась и стала рассматривать ковер.
— Что ты? Я обидел тебя? — спросил Симон необычно высоким, удивленным голосом, но я промолчала, потому что сама ничего не понимала.
— И правильно, — сказала Энни, когда мы через несколько дней обменивались впечатлениями. — Иметь дело с Симоном, наверно, все равно, что с мистером Никто. Ему как будто ничего не надо, судя по твоим словам. А я позаботилась узнать, чего хочет Тоби.
Я рассердилась — да она просто-напросто ревновала к тому, что я все же стала первой. Тоби — настоящий бабуин. У него нависающий над лицом лоб. Правда — у него такой вид, будто он только что вышел из пещеры. Теперь я знала точно, что никогда больше не буду строить планы. Пусть все происходит как происходит. И правильно. Я планировала, планировала, планировала, и все равно ничего не получилось как надо, если верить мисс Организации Энни Тёрнер. Видно, я не принадлежу к людям, которым стоит планировать свою жизнь.
