А ей были уже не важны неповторимые по красоте и ужасные по сути собор с куполами у него на груди и дракон на спине, зеленый американский паспорт, вывалившийся на пол из кармана, когда она, потеряв рассудок, сдергивала с него пиджак, и было не важно все остальное, что должно было сразу прийти в голову в связи с увиденным. Это был ее мужчина, отпускать которого она теперь уже не собиралась никогда.
Они сгорали от любви, смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Они вели себя так, словно это была последняя ночь перед тем, как их лишат жизни…
Рассвет застал их врасплох, как обессиленных беглецов на территории, занятой врагом. Маша медленно открыла глаза и впервые за многие месяцы почувствовала, что ее обнимают сильные мужские руки. Обнимают не как безвольные клешни, брошенные для удобства поперек женского тела, а именно обнимают. Обнимают и прижимают к себе, даже во сне боясь потерять ее. Сколько было у нее мужчин, сильных, симпатичных, волевых, которые, сгорая от страсти так, как это было сегодня ночью, всласть навздыхавшись, отваливались в сторону, спросив: «Ты кончила?» И храп иногда опережал ее ложь. Но этот мужчина, которого всего два часа назад оставили силы, продолжал быть с ней даже там, в своем забытьи.
Не поверив, она слегка отодвинулась. Ему это не понравилось. Вздохнув и поморщившись, он снова вернул ее на место. И теперь, чтобы это не повторилось, завел под нее сильную руку. Действительно, теперь попробуй отодвинуться… Он спал, а она, окончательно проснувшись, разбирала его мелированную прическу и собирала из нее ту, которая ей нравилась больше. Провела пальцами по шрамам на бровях, опущенным векам, рассеченным губам, подбородку.
Кто этот человек, который стал ее мужчиной за одну короткую встречу и одну длинную ночь? Загадка, разгадывать которую Маше не хотелось. Так было уже не раз. Ей встречался человек, казавшийся единственным, а потом выяснялось, что это банальный пижон, никак не могущий обрести себя в жизни, не способный сохранить любовь и защитить ее в момент опасности. Одного избили в ресторане малолетки, второго забрали из собственной квартиры милиционеры на вторую же ночь.
А это кто? Ей не хотелось, чтобы он просыпался. Тогда сразу все выяснится. Так уже было. Почистит пальцем зубы, наскоро ополоснется, а потом, выглядывая в окно, она увидит, как он перед дверцей своей машины лихорадочно надевает на безымянный палец кольцо. В такие мгновения запросто чувствуешь себя шлюхой, которой забыли заплатить. Сейчас этот красивый мужик проснется, посмотрит на часы, чертыхнется, натянет трусы, умоется, чмокнет в щеку – «Я тебе позвоню» – и исчезнет. И больше не позвонит. У него американский паспорт, куча денег, а значит, куча дел и врагов, разбираться с которыми легче, когда ты пять раз подряд выпустил пар в постели приятной во всех отношениях телки. А для нее эта ночь была восхитительней той первой, когда она поняла, насколько изумителен может быть секс. Пусть он спит…
– Как бы заглянуть внутрь тебя? – еле слышно прошептала она с такой сосредоточенностью, словно на самом деле собиралась это сделать.
– Зачем? – так же тихо спросил он. Она вздрогнула и напряглась.
– Ты не спишь?
– Я спал. Секунду назад.
– Так не бывает, – она провела рукой по его закрытым векам. – Любого мужчину сейчас даже пушка не разбудит.
Не открывая глаз, он улыбнулся уголками рта.
– Бывает. Я очень чувствителен к человеческой речи. В лагерях, если хочешь проснуться, нужно ловить слова даже во сне.
Мартынов уперся руками в упругий матрас и посадил себя, привалив к зеркальной спинке кровати. Одеяло сползло и оголило православный храм с семью куполами. Маша видела разные татуировки, но такой искусной работы ей не приходилось встречать даже на страницах журналов и в фильмах. Ей хотелось вывалить на него миллион вопросов, чтобы получить столько же ответов, разобрать эту кучу и понять, что ее ждет в ближайшем будущем, но…
– Ты сидел? – спросила она.
– Да. Два раза. Под Свердловском и Хатангой. Колонии строгого режима, если тебе, конечно, это интересно. Обычно сразу после этого у меня выясняют, за какие такие неправильные поступки мне в суде не подобрали места получше.
Маша сверкнула глазами, ее оскорбило упоминание о тех, кто был у него до нее. Одна из многих…
– Не обижайся, Маша, – расшифровал он ее реакцию. – Я прожил сорок три года, и было бы глупо предположить, что я не спал с женщинами. Вчера по телефону я сказал тебе, что обманываю. Кстати, я обманываю всех. Но пообещал никогда не поступать нечестно с тобой. Разве это не честно?
Действительно, было бы странно, если бы судьба все сорок три года мотала его по России с американским паспортом в кармане и не свела ни с одной бабой. Но, блин, все равно обидно…
– Несмотря на сегодняшнюю ночь, могу тебя заверить, что в обоих моих сроках сексуальные мотивы не звучат. В восемьдесят третьем меня «приняли» за то, что я сломал шею одному негодяю. В суде это назвали «тяжкими телесными повреждениями, причинившими смерть потерпевшему».
Машу слегка передернуло. Когда Андрей слушал приговор, ей исполнилось двенадцать лет. К своим двадцати трем он познал уже десятки женщин, а она в это время о месячных знала только от мамы, и то было совершенно непонятно, почему, как и зачем. Впрочем, передернуло-то ее не от этого…
– А в девяностом меня отправили в Хатангу. Чудное место. За семь лет в тридцать с небольшим мастер спорта по боксу потерял половину здоровья и треть веса.
– А за что отправили-то? – решив привыкать ко всему новому, спросила Маша.
– Как за что? – растерялся Андрей. – За убийство, конечно.
– Слушай, Мартынов, – Маша уселась поудобнее и тряхнула волосами – по комнате разлился солнечный свет. – А чем ты занимаешься в свободное от убийств время? Ну, хобби, например? Хотя, нет, хобби мы выяснили. Чем на бензин к «девятке» зарабатываешь?
Вспомнив о чем-то, Мартынов развернулся, подтянулся на руках к подоконнику и прижал лоб к холодному стеклу.
И что он там, на улице, забыл вчера рассмотреть? Причем такое, что могло быть более занимательным, нежели красивая обнаженная женщина в полуметре от него? Впрочем, вот дура! Сама виновата – заговорила с партнером о его машине в постели! Какой мужик тут же не полезет на подоконник, чтобы убедиться в том, что машину между «первой» и «второй» не угнали?!
– На месте? – бросила она, улыбаясь.
– Что? – не понял он, с крайне озадаченным видом возвращаясь в постель.
– Машина на месте?
– Машина? Чья машина? А… Моя? Отсюда не видно, я ее за углом бросил.
Похлопав от недоумения глазами, Маша попыталась понять, что могло его заинтересовать во дворе. Ничего примечательного, кроме огромной сосны, она вспомнить не могла.
Додумать она не успела. Быстрое и мягкое движение перевернуло для нее комнату вверх ногами, и она увидела над собой прическу, которую десять минут назад трепала собственными руками. Как эти мощные руки могут быть такими нежными? Она даже ничего не почувствовала…
