Казалось бы, какая разница? Но в нашем сумасшедшем мире разница была более чем существенной. Дело в том, что, с одной стороны, русский отец одаривал своего ребенка совершенно безопасной, не вызывающей ни малейшего вопроса, фамилией и отчеством, что значительно повышало шансы вписаться в социум и сделать подобающую карьеру; с другой же стороны, такие замаскированные полукровки в Израиле, где национальность определяется по материнской крови, считались полноправными евреями. То есть – полные привилегии и тут, и там.
С подобным раскладом приходилось знакомиться смолоду. Где уж тут родиться богатырскому племени, если только и думаешь, как лучше вписаться в ситуацию и как развить собственную гибкость до невероятной степени!
Ах, зря все это было затеяно, зря! За что мучили и пригибали людей, искренне готовых жить во благо страны и по ее законам?
По тупой злобе, по недомыслию и темноте. А это плохие советчики, способные лишь разрушать, а не строить. Впрочем, разрушать и губить начали задолго до их появления на свет, мир им достался не цельный, так – руины загубленной бесами страны, выдававшие себя за построенный новый мир, в котором «кто был никем, тот стал всем».
Однако с исчезновением эфемерного Горация и появлением Витьки родилось большое недоумение.
Сам факт, что парень залез в чужой блокнот, не считая это чем-то позорным, вызывал глубокое смущение в Сашиной душе. Это очень сильно меняло и степень ее откровенности, и меру уважения к способному на подобное человеку.
И если б только один раз в один блокнот! Похоже, он делал это постоянно. Подглядывание, выуживание каких-то приватных сведений, похоже, было частью его природы. Он попросту не мог иначе.
Саше все время приходилось быть начеку. Как-то он залез в ее письменный стол и стащил тетрадь со стихами. Она писала их для себя, подчиняясь иногда особому ритму, возникавшему внутри. Она прекрасно понимала, что это временное, от юности: «Я открыла, что сейчас Без стихов мне не прожить. Это важно, как дышать, Как в семнадцать лет любить…» Он унес тетрадь домой, изучил, а потом позвонил и устроил разбор произведений, нимало не смущаясь собственным воровством.
Так Саша, приученная молчать, сжав зубы, в любых случаях жизни, плакала впервые. У нее в голове не укладывалось, как можно взять чужое и даже стыда не испытывать.
Тетрадь он вернул, испуганный ее слезами. Саша завернула ее в свое детское вафельное полотенчико и сунула на антресоли. Там отныне покоились ее умершие стихи. Она старалась о них не вспоминать.
Все, что относилось к ее внутренней жизни, оберегала она особенно тщательно. Теперь-то она понимала, какую боль может причинить чужое вторжение.
Витька вторгался в чужие миры постоянно, где бы они ни бывали. Каждый его шаг в чужом доме поражал отработанностью.
Вошел в комнату – огляделся.
Два быстрых шага – он уже у письменного стола или у книжной полки.
Хоп: выдвинут ящик. Мгновение, и просмотрены какие-то бумаги, тетрадки.
Чик: стол закрыт.
Скок: вот он уже далеко, у самой двери, будто и не входил еще.
Что это было? Может, мальчишка так играл в шпиона, впечатлившись каким-нибудь фильмом? Или тренировал себя для будущей профессии? Или же просто – это был он, таким образом устроенный?
Сейчас Саша знает много примеров, когда партнеры не могут удержаться от того, чтоб не прочитать смс в чужом телефоне. Даже не ревнуя, даже не интересуясь особо – так, на автомате. Наверняка и Немчинкин читает… И в и-мейлы залезает скорее всего.
В остальном же, кроме этой жути, Витька оставался интересным собеседником и, конечно, главным другом.
Все окружающие воспринимали их как пару. Он заходил за ней в институт, они бывали вместе во всех компашках. Всего за пару первых студенческих месяцев стали совсем неразлучными. Ни дня без встречи. Постепенно и сами они поняли про себя, что составили пару.
Но что за пара без любви?
А что такое любовь?
Если это то невыносимо-прекрасное, что было с Ленечкой, то, конечно, такое не повторится ни с кем и никогда больше.
Если это печаль при расставании, понимание с полуслова (ну, почти…), взаимный интерес к делам и планам друг друга, то – почему бы и нет? Тогда, может быть, любовь. Ведь кто ее знает, что она такое?
Тете Витька решительно не нравился. Она видела в нем то, что Саша только предполагала: способность на любую подлость. Однако именно тетино неприятие рождало протест в Сашиной душе, ей хотелось доказать, что все совсем не так, что она уже взрослая и способна сама разобраться в том, с кем ей дружить.
Витькиной маме Саша не нравилась тоже. Она считала, что сын ее зря теряет время на общение с бесприданницей.
– Мама дорогая! Какая такая бесприданница? Кто сейчас об этом думает? И что за приданое от нее требуется? Перины какие-то, простыни, что ли? И потом – он, Витька, что – не бесприданник разве? – возмущалась Саша.
Но мама его твердо знала, чего хотела. Ей, выросшей в военные годы, на себе пришлось узнать, что такое дефицит женихов. Мальчик, по ее мнению, не имел права отдавать себя задешево. Высшим шиком считалось тогда жениться на генеральской дочери. Что за этим следовало? Квартира, дача, машина, хорошее место работы. Время Сашиной юности было временем продажных мужчин. Собственно, возможностей выдвинуться представлялось не так уж много. Генеральские дочери, как твердая валюта, котировались высоко.
Что было у Саши? Ну – да. Квартира. Что да, то да. Просторная квартира на двоих с пожилой тетей. Но – и все! Ни дачи, ни машины, ни связей. И вдобавок ко всему фамилия, так похожая на ее собственную, от которой удалось избавиться благодаря браку с этим идиотом Немчинкиным.
Как бы там ни было, летом после первого курса им исполнялось по восемнадцать. Значит, имели право решать сами. На чужих шеях сидеть не собирались. Оба подрабатывали, заработанных денег вполне хватило бы на их новую счастливую семью.
Они пошли и подали заявление в загс. Гордо сообщили своим. И тут началось. Как ни странно, не с Витькиной стороны. Мать его, видно, смирилась с выбором сына. Взвесила все «за» и «против» и поняла, что волноваться не о чем. Ну, поженятся, ну, поживет сынок спокойно студенческие годы, без мотаний по чужим постелям. А дальше? Дальше – его дело, вся жизнь впереди.
С тетей же творилось невообразимое. Весь предсвадебный месяц она только и делала, что плакала и умоляла одуматься. Ну, хотя бы подождать. Отложить свадьбу на полгода. Хорошенько все взвесить.
Когда просят отложить свадьбу, читай: надеются, что она никогда не состоится. Только так – и никак иначе. Какой смысл ждать полгода, если уж решили? Что эти полгода дадут, кроме того, что могут возникнуть обстоятельства неодолимой силы и свадьба расстроится насовсем?
Саша, конечно, была наивна. И еще она очень жалела тетю, которая сама отдыха не знала в своем горе и Сашу в покое не оставляла.
