Граф и полковник императорской гвардии, Константин Иванович Сурков состоял в родстве с венценосным, однако с царем у него возникли разногласия. Он поведал барону Боавентуре Боавентуровичу — под таким именем тот стал известен в кругах русской эмиграции — государственную тайну: Людмила Григорьевна тоже была благородных кровей, хотя и не заявляла об этом во всеуслышание из-за постигшего ее несчастья, которое заставило бедняжку распевать меланхолические романсы в парижских кабаре. Она покинула двор, спасаясь бегством от гнусного преследования со стороны grand-duc
[108]
Николая Николаевича Романова, который пожелал сделать ее своей наложницей. Дядя царя Николая II, генералиссимус русской армии, он превратил ее жизнь в ад. Когда Вентуринья удивился, что объект вожделения не отдался такой могущественной и выдающейся личности, Константин Иванович объяснил своему дорогому Боавентуре Боавентуровичу, что маленькая Людочка, тонкая и чувствительная, не переносила запах чеснока, исходившего изо рта генералиссимуса: поцелуи великого князя вызывали у нее тошноту, послужившую опорой для ее добродетели, — поэтому последовала за Константином, когда диссидентствующий полковник отправился в изгнание в Париж. Их связь была настоящей драмой — они не могли пожениться, потому что в Москве у него осталась супруга, тоже кузина царя, но поклялись друг другу в вечной любви и выполнили клятву. Вентуринья оплачивал счета, причем делал это со вполне объяснимой гордостью — не каждый день удается наставить рога родственнику императора всея Руси.
На «Даче» — московском кабаре на плас Бланш — в сопровождении брата Петра, виртуозно игравшего на балалайке («Педринью, братец! — молил Вентуринья на пике страсти и опьянения. — Сыграй на этой твоей гитаре — она у меня слезу вышибает!»), Людмила пела русские песни и плясала кавказские танцы, демонстрируя совершенные ножки. Сидя за ближайшим столиком, граф Константин древнего рода и Боавентура-младший, новоиспеченный барон, аплодировали, поглощая водку и коньяк. Когда ночь, а вместе с ней и представление, подходила к концу, Петр уводил с собой рогатого Константина, оставляя на попечение бразильца — чемпиона континента по потреблению водки — застенчивую страдалицу Людмилу. В постели она превращалась в порывистую кобылку императорской кавалерии — гордость царского двора. В момент оргазма она декламировала стихи Пушкина и читала православные молитвы.
Версия Людмилы относительно московских событий несколько отличалась от той, что предъявил граф и полковник, но в том, что касалось великого князя Николая, пожирателя чеснока, разногласий не было — он и вправду преследовал ее будто бешеный пес, вынудив отправиться в изгнание вместе с братом. Ее влюбленность в Константина — абсолютная ложь. Воспользовавшись печальной участью беглянки, эмигрировавшей в Париж, он навязал ей себя и в постели, и в карьере, добывая для нее контракты и защищая от алчной агрессии посетителей «Дачи». Из благодарности она принимала и терпела его, но между этими отношениями и любовью расстояние столь же велико, как между Красной площадью в Москве и плас Пигаль в Париже.
И в той и в другой версии были пробелы, противоречия, белые пятна, несообразности, а все потому, что герои этой истории слабо владели французским языком, хотя Людмила выказала недюжинные лингвистические дарования: с Вентуриньей она учила португальские ругательства и между поцелуями повторяла их с восхитительным произношением. В любом случае некая доля правды должна была присутствовать в этих кичливых и напыщенных россказнях, поскольку, когда Людмила Григорьевна согласилась ехать в Бразилию, граф и полковник ворвался в отель, где жил Боавентура-младший, и, угрожая скандалом и смертью, вызвал его на дуэль, потрясая кинжалом.
О Вентуринье многое можно было сказать, кроме того, что он был трусом. Он и раньше, бывало, сталкивался с разъяренными мужьями и любовниками и ни разу в грязь лицом не ударил. Он хорошенько врезал царскому родственнику, вырвал у него кинжал и сохранил в качестве трофея. В конце концов он завершил это дело с присущими ему воспитанием и благородством — при помощи французских франков и английский фунтов, раз уж рублей в его распоряжении не было. Он отправился в Рио-де-Жанейро на трансатлантическом судне «Шанжеор реюнис», в качестве багажа увозя с собой Людочку и Петра, балалайку и кинжал, — такую вот императорскую Россию.
10
В кабаре Фадул Абдала убедился в правоте восторженных слов Фауда Карана и повторил восклицание, исторгнутое из глубины души: ia hôhi! У него оказался даже повод и обстоятельства, благоприятствовавшие тому, чтобы коснуться белоснежной русской руки кончиками огромных пальцев, поскольку Вентуринья, увидев и узнав араба, приветствовал его радостным жестом. Так что турок осмелился приблизиться к столику бакалавра, чтобы поздороваться и разглядеть поближе роковую рыжую женщину, которая воспламеняла город Итабуну и море Ильеуса. Фауд со своим змеиным языком утверждал, что у нее слабость к черным, — идеальное лакомство для Тисау Абдуима, негра, привыкшего развлекаться с гринго.
Вернувшись в Большую Засаду, он обсудил этот случай с капитаном Натариу да Фонсекой и посетовал, что русская специализируется на неграх и миллионерах и совершенно равнодушна к арабским трактирщикам. Капитан познакомился с ней и даже побеседовал по случаю возвращения Вентуриньи. Для него Вентуринья был все тем же мальчишкой, которого он более двадцати лет назад обучал верховой езде и стрельбе. Первой женщиной, на которую взобрался парнишка, была веснушчатая Жулия Саруэ, приведенная наемником.
— У него ветер в голове — ни одной юбки пропустить не может. На эту самую русскую он тратит несколько арроб какао. И все равно он продолжает бегать за метисками — хочет все, что называется женщиной. В глубине души он просто мальчишка.
— Тратить столько денег, чтобы тебе наставляли рога…
— Рога от проститутки не считаются, Фадул, это не настоящие рога.
Турок думал возразить, но оставил это дело: капитан мог обидеться, потому что любил Вентуринью, как будто докторишка был его родственником, кем-то вроде беспутного племянника.
11
Весть о неизбежном прибытии святой миссии разлетелась со скоростью сгорания бикфордова шнура, производя сенсацию, приводя в восторг жителей Большой Засады. Это была великая новость! На обоих берегах реки началась настоящая неразбериха.
Дона Наталина без продыха крутила ручку своей швейной машинки. Заказы шли от женщин, в частности — от невест, которым предстояло выйти замуж в мае. Это была середина мая — месяца первых дождей и, как они узнали от монахов, месяца Пресвятой Девы Марии. Единственной невестой, достойной надеть фату и гирлянду, являлась барышня Шика — у нее была прочная любовная связь с Балбину. Она жила с родителями, в то время как все прочие кандидатки на получение брачного благословения сожительствовали с мужчинами, а у некоторых уже были дети.
Но даже что касаемо Шики, хотя она и была юной и жила в отчем доме, — кто бы мог отдать руку на отсечение, поручившись за ее девственность? В Большой Засаде, как и на всем пространстве земли грапиуна, девичество обычно длилось недолго. На фазендах на десять мужчин приходилась одна женщина, и цветок целомудрия срывали еще бутоном.
