На холодном кафельном полу сидела Гас, прижавшись спиной к вращающейся сушилке, которую она намеренно включила, чтобы заглушить рыдания. Лицо его жены покраснело и пошло пятнами, из носа текло, плечи опустились, спина сгорбилась, как у старухи.
Гас никогда не была плаксой. Сейчас она рыдала так, как делала все остальное, — неистово, взахлеб. Джеймс поразился, как долго ей удавалось сдерживать внутри себя эту боль.
Он хотел было распахнуть полуоткрытую дверь, упасть на колени перед женой, обнять ее за плечи, отвести наверх. Он уже поднял руку и погладил деревянную дверь, гадая, что сказать Гас, чтобы успокоить. Но что мудрого он мог сказать, когда сам не знал, как себя вести?
Джеймс поднялся в спальню, лег в кровать и накрыл голову подушкой. Несколько часов спустя, когда Гас заползла под одеяло, он попытался сделать вид, что не чувствует тяжести ее горя, которое лежало между ними, словно беспокойный ребенок, горя настолько плотного, что он не мог протянуть руку и коснуться жены.
Вокруг тюрьмы тянулся высокий металлический забор, по верху которого была намотана колючая проволока. Крис закрыл глаза, с детским упорством надеясь: если он сможет отстраниться от происходящего вокруг, значит, ничего на самом деле ужасного и не происходит.
Шериф помог ему выбраться из машины и повел к тюремным воротам. Надзиратель открыл тяжелую стальную дверь и впустил их внутрь. Крис смотрел, как дверь за ними снова закрылась.
— Привез еще одного, Джо?
— Их как блох на собаке, — ответил шериф, — только успевай ловить.
Окружающие, казалось, решили, что шутка смешная, поэтому засмеялись. Шериф передал полиэтиленовый пакет, внутри которого лежали знакомые Крису вещи — его бумажник, ключи от машины, мелочь. Второй полицейский взял пакет.
— Оформишь бумаги? Возьми в пакете.
Шериф ушел, даже не взглянув на Криса. Оставшись наедине с двумя надзирателями, которых он знал еще меньше, чем шерифа, Крис снова начал дрожать.
— Подними руки в стороны, — велел один из них.
Он встал напротив Криса, похлопал его по шее, груди, по ногам. Второй стал записывать в журнал личные вещи Криса.
— Сюда.
Первый надзиратель схватил Криса за локоть и повел к распределителю. Засуетился с табличкой, протянул ее Крису, потом поставил его к стене.
— Улыбочку, — хмыкнул он, — вспышка, снято.
Он усадил Криса у единственного стола, макнул его пальцы в чернила, откатал отпечатки. Потом протянул Крису тряпку, чтобы тот вытер руки, и бросил через стол лист бумаги. Крис взглянул на него, пока надзиратель ходил за карандашом.
— Заполни, — велел он.
Первый же вопрос поставил Криса в тупик. «Вы склонны к самоубийству?» Его психиатр отлично знает, что нет. Адвокат полагает, что склонен. Поколебавшись, он отметил «да», потом стер и ответил «нет».
«Болеете СПИДом?»
«Сейчас есть какие-либо проблемы, связанные со здоровьем?»
«Хотите, чтобы вас осмотрел врач, пока вы здесь?»
Крис пожевал кончик карандаша.
«Да», — отметил он. Потом написал на полях: «Доктор Фейнштейн».
Он закончил заполнять анкету и прочел свои ответы с таким же вниманием к мелочам, как будто сдавал выпускной экзамен. А если кто-нибудь соврет? Если человек склонен к самоубийству или умирает от СПИДа, а утверждает обратное?
Полиция будет проверять?
Надзиратель повел его наверх, в комнату охраны, где находилось множество крохотных телевизоров. Перекинулся парой слов с дежурным офицером (смысл диалога остался для Криса загадкой), потом провел его еще в одну маленькую комнатку. Когда за спиной хлопнули двери, Крис вздрогнул.
— Замерз? — равнодушно спросил тюремщик. — Тебе повезло, нашим постояльцам предоставляется бесплатная одежда. — Он подождал, пока Крис встанет, и протянул ему синий комбинезон. — Надевай.
— Здесь? — удивился смущенный Крис. — Сейчас?
«Плевое дело», — уверял он себя. Крис миллион раз раздевался догола в раздевалке, на виду у десятка ребят. Один тюремщик и всего лишь до трусов — вообще не проблема. Когда Крис стал застегивать «молнию» на комбинезоне, руки его так тряслись, что пришлось спрятать их за спину.
— Оделся? — спросил офицер. — Идем!
Он повел Криса по коридору в камеру строгой изоляции. С каждым вздохом дышать Крису становилось все тяжелее и тяжелее. То ли это игра воображения, то ли тюремный воздух на самом деле более разрежен? Надзиратель открыл тяжелую дверь и повел Криса по узкому серому проходу. По обе стороны — одиночные камеры, но двери-решетки открыты. В конце блока по эту сторону решетки висел телевизор. Передавали вечерние новости.
Внезапно воздух прорезал звонок, прокатившийся сквозь прутья решеток и пустой коридор.
— Строгая изоляция! — выкрикнул голос, и Крис услышал топот ног заключенных, возвращавшихся в свои камеры.
— Пришли, — известил надзиратель, заводя Криса в свободную камеру. — Нижняя койка.
В его отсеке сидело еще трое. Невысокий мужчина с крошечными, глубоко посаженными глазками и козлиной бородкой вошел в камеру следом за Крисом и опустился на койку. В конце прохода погас телевизор.
Надзиратель закрыл дверь Крисовой камеры. Свет приглушили, но не выключили совсем. Наконец вся тюрьма затихла, слышно было только дыхание заключенных.
Крис забрался на койку. Его глаза уже привыкли к темноте, поэтому он мог различить прохаживающегося по ту сторону решетки надзирателя, мог видеть его улыбку.
Крис повернулся на другой бок, чтобы видеть только стену, за которую его заточили. Он прижал ко рту рукав спортивного костюма, чтобы заглушить рыдания, и дал волю слезам.
Майкл на следующее утро спустился в кухню и не мог поверить своим глазам. Мэлани стояла за плитой: лопатка в одной руке, ручка сковородки в другой. Он наблюдал за тем, как она переворачивает блины и заправляет выбившийся локон за ухо, и думал: «Да, вот та женщина, на которой я женился».
Он намеренно зашумел, чтобы жена подумала, что он только что вошел. Мэлани повернулась и широко улыбнулась.
— Проснулся? — спросила она. — А я уже хотела идти тебя будить.
— Чтобы покормить завтраком, надеюсь?
Мэлани засмеялась. Смех показался таким незнакомым, что оба — и она, и Майкл — на мгновение замерли. Потом Мэлани отвернулась и взяла со стола блюдо с блинчиками. Подождала, пока Майкл займет свое привычное место за столом и, не сводя взгляда с мужа, поставила блюдо перед ним.
— Гречневая мука, — негромко сказала она.
— Честно признаться, — возразил он, — меня зовут Майкл.
Мэлани улыбнулась, и Майкл инстинктивно обхватил ее за бедра, притянул к себе и прижался головой к ее животу. И почувствовал, как жена погладила его по волосам.
