Вспоминал порой. У него была цепкая память, потому и не забыл, что сызмальства умел понять, о чем помышляют родители, угадывал, о чем думают братья и сестры, даже досадовал, что они столь шумливы, что столько сил на речь тратят, когда и так все ясно. Он же был молчуном. Родители поначалу кручинились, решив, что неменького им бог Род послал, а потом, когда уразумели, что сыночек все без слов угадывает, даже стали побаиваться его. А там и волхва кликнули. Служитель же сразу определил, что с мальчонкой не все как у простых смертных, и увел в леса, одарив семью за него богато. И нарекли его лесные кудесники Малком. А вот как раньше звали? Как ни странно, вспомнить не получалось. Помнил только, что был он из-под Любеча, града-крепости на Днепре.
Малк вслушивался в шелест дождя за окном, в одинокий крик вылетевшей на охоту совы и вновь начинал готовить зелье, толочь в ступке снадобья. Почти желал, чтобы хворь в округе появилась, чтобы его позвали или явились сами, чтобы он мог почувствовать людские заботы, а там и поговорить с кем-нибудь. Он творил заклинания, стремясь избавиться от тоски, вновь вглядывался в резаны на дощечках, стараясь постичь вековечную мудрость, или опять вслушивался в тишину мира, глядел на скользящий за туманной дымкой месяц… И начинал скучать.
Иногда ощущал в себе некое смятение: неужели прав был Маланич, когда убеждал волхвов, что рано или поздно Малк захочет уйти к людям? Тогда юноша еле сдерживался, чтобы не ответить презрением мудрому волхву. Он, Малк, и уйдет к простым смертным? Уж не желает ли Маланич попросту отделаться от него, ибо догадывается, что юный служитель заглянул к нему в душу, проведал, как страстно Маланич желает власти, как готов пойти на все, чтобы добиться верхнего места на священной поляне. Но Маланич и впрямь мудр, если понял, что юному Малку станет в тягость такое одинокое существование.
Однажды Малка навестил волхв Митавша. Юноша обрадовался ему, как родному. Все выспрашивал: как там у вас, что с Малфридой, не велели ли еще его звать? Нет, качал рыжей головой Митавша, почесывая курчавую бородку, поглядывал хитренько. Нет, не следует сейчас Малку встречаться с ведьмой. На то самого Никлота указ. Малк покраснел. Похоже, Никлот понял, какие чувства вызывает в нем чародейка, решил держать парня подальше от нее. А сама Малфрида… Тут Митавша даже выпучивал глаза, махал руками. Ну и чародейкой же стала Малфрида! Волхвы ее по священным капищам водят, дают мощь прибавить, а позже учат, проверяют. Да только для нее все это как игра. Некоторые волхвы неделями постятся да к земле приникают, чтобы заклятие какое сделать, а ей только покажут — враз все может сотворить.
Поведал Митавша и о том, какие вести приходят с Руси, что за древлянскими пределами. Так, волхвы не ошиблись, говоря, будто варяга Свенельда предупредили о том, какую неласковую встречу собираются устроить ему древляне, вот он и собирает для нынешнего полюдья немалую рать, даже волхвов с Руси надумал повести с собой. Однако все то пустое. Русские волхвы слабы да недальновидны. Нет у них истинной силы, даже не смогли предсказать своему князю Игорю, что не та нынче пора, чтобы в походы ходить. Вот Игорь и двинулся с войском в дальние пределы, ушел за славой, но только зря все.
Малку не было никакого дела до князя русов, но он соскучился без новостей, оттого и спрашивал. Так он узнал, что князь Игорь отбыл из стольного Киева с великой ратью в далекое византийское царство, в поход, обещавший прославить его, как некогда прославился Олег Вещий. Но вышло… Сначала удача сопутствовала Игорю, многого он достиг, многих ужаснул своей жестокостью и смелостью. Однако ромеи все же собрали великое воинство и одолели его в кровавой сече. Тогда Игорь велел остаткам своих людей садиться на корабли и выходить в открытое море. Но и там не оставили их ромеи, пошли следом и стали жечь огнем прямо на водах. Есть у этих почитающих Единого людей такой огонь, который и на воде горит, вот и пожгли они русов. Игорь тогда в стороне был, ничем не мог помочь своим, вот и возвратился не солоно хлебавши, приведя лишь толику от некогда могучей рати. И ныне он сиднем сидит у себя, глаз из терема не кажет. Не до древлян ему сейчас. Так что самое время теперь…
Воистину — самое время. Малк даже подался вперед, забыв сдержать юношескую порывистость за положенной служителю степенностью. Его дивили вести из таких далей, таких пределов… Мудры же вещие волхвы древлянские, если столько узнали о своем враге Игоре, даже когда тот был за тридевять земель. А еще пуще волновало то, что наконец-то настала пора освободиться из-под руки Киева. Вот только Свенельд…
— Мы ведь были с тобой на Горе Киевской, Митавша, видели его. Не тот человек этот варяг, чтобы его что-то сломить могло. Такой не отступится.
Митавша сник, перебирая амулеты.
— Мы гадали о Свенельде, однако земля не дает ответа, кровь жертвенная сворачивается, свет в чаше с огнем мигает, пламя чадит, не вызывая видений. Но мы уже решились. Да и сила у нас как раз такая, чтобы в ход ее пустить. Малфрида опять же…
— А что если сладится? Что будет, если она сумеет? — спросил Малк.
— Как что? — вытаращился Митавша. — Свободно заживем, как исстари жили.
— Это ясно. А как с Малфридой тогда поступят? Ведь сказывали же подле огня, что силу ее никто долго в своей воле удержать не сможет. А непокорная ведьма опасна.
— Это так. Но Никлоту мудрому виднее. Он прочтет по звездам, как с Малфридой поступить, найдет ей применение. В крайнем разе, опять ее обычной бабой сделают, вынудят забыть все, что умеет. Ну, а может, отправят куда подальше.
Они умолкали. Между ними на древесной колоде чадила, мигая, плошка с огнем. Малк вдруг вспомнил, с какой легкостью зажигала огонь ведьма. Понятно, сила у нее немалая. И волхвы, хоть и сами обучали девушку чародейству, как будто и побаиваются ее.
— В Навьину Рощу ее надо вернуть, — с какой-то печальной обреченностью проговорил Малк. — И оставить там на веки вечные.
— Может, и так, — согласился Митавша. Встал, взял свой посох, подпоясал лыком охабень. — Но сперва Малфриде надо с делом справиться, об остальном же после думать будем. Сам же сказывал: Свенельд этот не таков, чтобы отступить. С ним еще повозиться придется.
Митавша ушел, оставив молодого волхва в напряженном ожидании. Скоро все случится. Скоро… Однако прошла седьмица, прошла другая, а Малка по-прежнему окружали лесная тишь и одиночество долгих, наполненных шумом дождя вечеров.
Как-то Малк решил пополнить запасы снеди, подстрелив ходившую в округе лосиху. Лоси обычно совершают далекие переходы, но не тогда, когда наступают такие туманы. В тумане лось видит плохо, вот и бродит в определенном месте, боясь заплутать. А лучше всего, если стожок рядом присмотрит. И так уж вышло, что именно к стожку, заготовленному Малком для его козы, прибилась лосиха, разворошила все, разметала. И волхв решил, что не худо будет наказать лосиху, а заодно и пополнить мясные припасы на зиму.
Малк выбрал стрелы потяжелее, подыскал в кустах схованку и дождался, пока из тумана выплыла высокая зобастая и длинная голова зверя. Лосиха шла осторожно, поводила большими ушами. У лосей острый слух, а вот нюх и зрение — так себе. А поскольку Малк сидел неподвижно, она и приблизилась на достаточное расстояние, чтобы он не опасался промахнуться. Напряжение охоты было волнующим и сладким. Юный волхв еще не овладел навыком подзывать к себе колдовством зверя да и не больно старался. Охота на то и охота, чтобы суметь совладать с равным по хитрости и уму соперником, а не помогать себе чародейством, в чем Малку виделось что-то несправедливое. И он был доволен собой, когда смог подпустить лосиху и прошить метким выстрелом. Да только лоси сильны, вот и это животное, даже пораженное стрелой, кинулось прочь, круша подлесок. Она и раненая могла далеко уйти, но Малк не кинулся сразу вдогонку, вернулся к себе, и только когда перевалило за полдень, пошел по следу.
