Рассвет на исходе вересня уже холодный. Седой туман клубится среди деревьев, роса холодит ступни. Серо-коричневые гигантские стволы замерли, как строй воинов; их подножия утопали в седом мху, с коры свисали бурые лишайники: вокруг них не было никакого подлеска – местные козы объели поросль, вытоптали все.
Осень позолотила верхушки деревьев, в воздухе уже не было пронзительного аромата зелени, зато чувствовался влажный и пряный грибной дух. Вон их, сколько высыпало в этом году! В грибной год соли требуется много, и Мокею было велено привезти соли как можно больше. Сам Стогнан хвалил его, говорил, что благодаря зятю род не останется нынче без солений.
Но даже о похвале от Стогнана сейчас думать не хотелось. Тьфу на него!
Да и зачем думать о неприятном, когда вокруг такой лад, так легко и приятно на душе становится. Мокей вышел к реке, зашагал по прохладному и мягкому, пружинившему под ногами берегу, перелезал через мшистые коряги. Ноги стыли, но он знал, куда идет: туда, где образовалось небольшое озерце с особенно теплой водой. Туда стекала вода самого сладкого источника, там всегда было тепло и над водой клубился пар, особенно в холодную пору.
Вокруг было тихо, никакого движения. Все кругом молчало, окутанное пеленой. Звуки затухали в матовой гуще тумана, только непуганые лебеди били крыльями по воде в заводи, нарушая тихую идиллию этого волшебного утра. Мокей даже пожалел, что не взял с собой лука или пращи, объяснил бы тогда, по крайней мере, куда его понесло спозаранку из постели от молодой жены. Хотя... Убить лебедя, птицу богини Лады, да еще в утро после брачной ночи... Не поймут люди. Осудят.
Мокей еще издали увидел скопление белого пара над теплым озерцом. Шагнул дальше и вдруг замер, за ствол большого бука скользнул, притаился.
В воде неглубокой заводи озера, слабо блестевшей под туманными испарениями, стояла нагая девица. Подняв руки, она укладывала на затылке темные волосы, которые вились завитками по ее высокой шее и непослушными прядями падали на плечи. Потом девица присела в воду и стала плескаться как дитя. Ее грудь, высокая и округлая, словно вылепленная руками искусного гончара, показалась Мокею невыразимо пленительной. Как и все ее тело – белое, гладкое, без малейшего изъяна, с плавными соблазнительными изгибами. Оно словно светилось слабым розоватым светом. Нижняя часть тела незнакомки была под водой, и Мокей невольно подумал: не русалка ли чаровница явилась ему в это тихое утро, чтобы показать свою совершенную красоту? Но нет, у русалок не может быть такого решительного лица, таких стрелами расходящихся характерных бровей, таких твердо очерченных скул Вот глаза такие, большие и темные, с мохнатыми ресницами, могут быть, и губы такие яркие и пухлые – тоже. И зубы... Красавица рассмеялась чему-то, блеснув ровными рядами белых зубов, словно жемчуг скатный... Не то, что у его жены. Прости, лиха лесного...
Но тут русалка повернулась спиной, стройной и гибкой, и стала продвигаться к противоположному берегу. Мокей увидел ее крепкие ягодицы, ноги, длинные и сильные. Не хвост. Значит, не русалка. Он заметил, как незнакомка подхватила с земли свои вещи, лук подняла, вскинула на плечо тул со стрелами. Выходит, охотница. Да и выскочивший из лесу черный пес с белыми лапами и хвостом кренделем, начавший тут же ластиться к хозяйке, тоже говорил о том, что девка эта охотница. Знал ведь Мокей, что перед выходом на ловы охотники предпочитают выкупаться, а то и в баньке попариться, иногда и травами ароматными натереться, хвоей, чтобы зверь раньше времени запаха их не почуял.
А Мокея и так пес незнакомки не учуял. Но ведь Мокей сидел, затаив дыхание, замерев неподвижно, как у волхвов когда-то научился. Вот его и не приметили. Он же видел, как незнакомка на ходу накинула светлую рубаху, пошла, посмеиваясь игривой возне пса. И исчезла в зарослях, только шорох еще какое-то время раздавался.
Мокей сменил позу, сел, облокотясь о ствол бука, задумался. Что-то стал припоминать о том, как Простя вчера на пиру рассказывала, будто у них в роду пополнение – дескать, прибыла издалека девка-знахарка, которая к тому же и немного ведунья Мол, козу у кого-то вылечила, хворого мальчонку подняла, а главное, избавила Стогнана от изводивших его зубных болей И селяне позволили ей поселиться в полуземлянке у старого дуба, где некогда волхв жил, пока в леса не ушел. Стогнан даже мужиков плотничать к ней отправил, чтобы подправили жилище, еще из своего стада козу выделил, другие же – кто курами поделился, кто, отблагодарив за лечение, сыров передал. Не пропадет знахарка, а роду от ее соседства только польза будет.
Тогда Мокей почти не заинтересовался услышанным. Сейчас же захотелось проверить. Он живо скользнул по едва заметной тропке, пошел быстрым шагом, пока не вышел к месту, где среди двух земляных холмов стояла полуземлянка. Дерновая крыша ее была почти вровень с верхушками холмов, лист опадающий присыпал – со стороны и не заметишь. Зато сзади и с фасада видны сложенные из бревен стенки жилища, окошко за ставнем, вырезанные над дверью знаки, охраняющие от злых сил. Значит, тут поселилась пришлая врачевательница, даже дурной славы этого места не побоялась. Хотя, с другой стороны, чего ей бояться, ведь тут рос огромный, расходившийся поверху тремя могучими стволами дуб. А дуб – дерево Перуна, его нечисть не больно жалует. Поэтому ничего опасного тут нет. Но это Мокей знал, а родовичи доверчивые места этого опасались, с тех пор как волхв его покинул.
Мокей вышел на поляну перед избушкой-землянкой, огляделся. Он и раньше бывал тут – ведь не так и далеко от селища располагалось это место. Однако теперь здесь было все по-другому. Да, явно постарались родовичи для принятой в общину знахарки. Вон сарайчик возвели, сплели из прутьев, обмазав глиной, с другой стороны навес установили. А вокруг все подметено, сучья и коряги убраны, перед крыльцом пара новых колод для сиденья. С одной стороны уже виден начатый плетеный тын, окружающий пространство перед домом и подпертый высокими шестами, на двух из них надеты рогатые козьи черепа, отгоняющие духов леса от жилья. Что ж, без такого в лесу нельзя, если хочешь, чтобы лесная нечисть не топталась по ночам у порога. И все же отчего-то Мокею вдруг стало не по себе. Показалось нелепое – будто пустые глазницы костяных козьих голов смотрят на него пристально. Словно не нечисть, а его, теплокровного, отогнать прочь хотят. И от этого расчищенное приветливое место вдруг стало казаться Мокею исполненным некой чародейской тайны. Захотелось уйти. Тихо-то тут как. Как будто даже звуки леса замерли, пересвистывание птиц не слышалось. Может, и впрямь с этим местом не все ладно? Но парень сам обругал себя за глупость. Или трусость. Ему ли странного бояться? Он решился подойти к избушке знахарки, толкнул дубовую дверь. Не поддалась, словно кто-то изнутри затаился, заперся. Мокей даже окликнул. Тишина. Стоял перед закрытой избой в растерянности и опять мерещиться всякое начало. Казалось, наблюдает за ним кто-то, козьи черепа косятся неприветливо, даже поскрипывают, поворачиваясь за шастающим тут в отсутствие хозяйки чужаком.
Мокей быстро ушел в лес, где, защищенный ветвями, уже не чувствовал на себе этого пронзительного взгляда. Затопчи их тур! Примерещится же такое! Мокей тряхнул головой, подхватил сползающую с плеча козью накидку и пошел прочь. Про себя же решил, что со временем еще наведается в это странное место. И познакомится со знахаркой. А там... Недаром он слыл едва ли не самым пригожим молодцем в околотке. И мало ли что у них выйдет с пришлой. Одинокие-то бабы до чужих мужей охочи. И мороки никакие не помешают ему сойтись поближе с чернокосой незнакомкой.
