Но думать было уже некогда, Ольга смотрела на великое чудо Мангаврского зала: за троном базилевса стояло золотое дерево, на котором стали вращаться и петь украшенные эмалью птицы. А тут и лежавшие у трона золотые львы приподнялись и начали издавать рыкающие звуки. Впору бы онеметь от такого дива, если бы ей ранее не поведали о чудесах Палатия. И Ольга лишь подумала: «Вот поглядели бы они, как Малфрида огонь с руки пускает или заставляет птицу перелетную опуститься с небес и сесть на плечо. Вот это диво. А это… Но красиво все-таки. И впрямь, молодцы ромеи, есть чем им гордиться».
За ее спиной послышались ахи и охи, но евнухи уже висли на руках, говорили:
— Пади, пади ниц перед божественнейшим!
Уловила позади себя шорохи, движение, разобрала даже, как Агав Дрим ворчал на ее людей, заставляя совершить полагающуюся проскинезу. Ольга подумала: «А Свенельд подчинится ли? С его-то гонором…»
Но Свенельд понимал, что его государыне нужна поддержка этого насупленного базилевса. Было слышно, как звякнули пластины его пояса, когда распростерся ниц. А вот Ольга… Она только встряхнула руками, высвобождаясь от настырных евнухов. Приложила ладонь к груди и склонила голову. Как приветствие равной равным.
Так и стояла, слыша впереди некое движение, украдкой глянула. Трон императора сначала взмыл вверх на цепях, а потом вновь опустился. Теперь на плечах императора была уже не золотая накидка, а пурпурная, с мерцающим каменьями подолом, голову венчал другой венец, украшенный наверху драгоценным крестом.
— Вставайте, — раздался голос, и спутники княгини стали подниматься, опять кто-то ахнул, подивившись перемене в облике императора. Ну-ну, будто иных див они на Руси не видели, будто волхвы-кудесники мало их поражали, когда тешили народ чудесами колдовскими.
В наступившей тишине заговорил не Константин, а стоявший подле него евнух (еще один!). Сказал, как августейший император рад принять у себя при дворе архонтессу русов, как долго ждал этой встречи. Пустые слова. Ольге было бы что ответить, но сказала лишь учтивое: и она сердечно рада встрече, и она долго ждала… Не удержалась, чтобы не добавить нотку язвительности: мол, истомилась уже в ожидании. Но нанявшийся переводчиком местный рус говорил цветисто и красноречиво, Ольга разобрала, что он толкует: как она восхищена и поражена всем увиденным, даже рыдать от счастья готова, и душа ее трепещет, что смогла-таки предстать перед ясные очи наивысочайшего.
Ну, это уж слишком!
Ольга повернулась и поискала глазами среди свиты отца Григория, сделала ему знак приблизиться. Какой-то ропот прошел по залу, переводчик сбился, когда Григорий вышел вперед и поведал, что княгиня прибыла, дабы проявить добрые отношения к Византии, а также наладить договоры, какие некогда были заключены Византией с Русью. Ибо лад и согласие между двумя великими державами должны служить миру и процветанию, чтобы и торг совершался, и люди встречались, и взаимная выгода была.
Ольге показалось, что суровые брови Константина несколько раздвинулись и он усмехнулся в свою пышную бороду. Но ему и впрямь было весело. Вот она какая, строптивая владычица варваров, сразу о делах заговорила, без всяких долгих проволочек. Но не его, Константина, забота постигать тонкости старых договоренностей, на это при дворе есть логофет дрома, поверенный базилевса по делам сношений с иными державами. Княгиня же должна радоваться, что все-таки приняли, трепетать должна. Но не трепещет. И смотрит прямо в глаза, будто и в самом деле рассчитывает, что император ей ответит. И самое странное, что Константину действительно захотелось пообщаться с архонтессой. Ну хотя бы о том, отчего она так молода. Вон стоит прямая, как свеча, как ледяная королева севера в своих голубых с жемчугом одеяниях, со светлыми серыми глазами. И ресницы, как у отроковицы какой. Губы молодые и сочные… Неужели эта женщина, как говорили, и впрямь старше его годами?
Рука базилевса непроизвольно дернулась на золоченом подлокотнике трона. Он почувствовал смятение. До сего мига все не мог поверить, что дикие русы владеют тайной вечной жизни, и вот же стоит перед ним эта женщина, лицом юная, а взгляд твердый и уверенный в себе, мудрый. Молодые так не глядят. Чтобы такую уверенность в себе ощущать, надо долго жить, надо, чтобы страсти утихли, опыт появился. Константин сам прожил немало, мог отметить, когда наивность и восторженность юности переходит в спокойную мудрость зрелых лет. Однако же смотрит на эту древнюю женщину… и удивляется искренне. Ибо она заинтересовала его куда более, чем преподнесенные ему с поклонами дары: меха, янтарь, белая моржовая кость, роскошная шкура огромного медведя. На все это базилевс едва глянул, а вот с Ольги взора не сводил. Поговорить бы с ней… вызнать. Но так, чтобы никто ничего не проведал. Патриарх Полиевкт сообщал, что архонтесса говорит по-гречески, причем довольно сносно. И еще Полиевкт всерьез сказывает, что сможет уговорить язычницу Эльгу креститься. А это означает, что в дикой скифской Руси появится христианство и, следовательно, Русь попадет под влияние Византии. Да, было бы неплохо, но это заботы патриарха и логофета дрома. Константин же заинтересован в продлевающей жизнь воде. Вон священник архонтессы говорил, что она привезла чудодейственную воду в Константинополь.
Император резко поднял руку, призывая к молчанию.
Тишина воцарилась мгновенно. Все были поражены: августейший автократор слишком велик, чтобы лично общаться с послами иных держав, даже с их правителями. А тут он вообще сказал неслыханное: пусть гости с Руси будут присутствовать на торжественной трапезе, которая произойдет через пару часов после приема и на которой они смогут обговорить насущные вопросы.
Вновь заиграл орган, запели золотые механические птицы, зарычали золотые львы, а трон императора на цепях воспарил вверх. Молодой соправитель отца Роман смотрел на это почти с неприязнью. Оглянулся на свою молодую жену. Феофано только стрельнула черными очами — вмиг поняла досаду мужа. Она тоже считала, что они с Романом смотрелись бы на вершине власти лучше престарелых Константина и Елены. И уж она бы смогла справиться с мужем, пусть он даже и засматривается на иных женщин. Вон с каким интересом Роман разглядывал архонтессу. Но ведь и император с нее взгляда не сводил! Прекрасной Феофано было обидно, что люди восхищаются не ее дивной красотой, а обряженной в ракушки заезжей гостьей. И пока шли приготовления к пиршеству, она так и говорила приунывшей свекрови:
— Вы только поглядите, августейшая Елена, что творится в Палатии! Мы, облаченные в державный пурпур, должны сидеть за одним столом с язычниками! С их правительницей, которая была столь дерзка, что даже не удосужилась совершить проскинезу! Да еще и осмелилась привезти с собой дьяволицу, которую ныне скрывает от людей патриарха. Я уже не говорю, что сия надменная дикарка явилась в Палатий со своим любовником анепсием. Выдает его за родича, хотя сразу видно, что их связывает нечто более интимное, чем родственные связи. О, я готова об заклад побиться, что он покрывает ее едва ли не каждую ночь, как кобель покрывает сучку во время течки.
— Вы порой забываетесь, дражайшая Феофано, и говорите языком простонародья, — сухо заметила невестке базилисса Елена, дочь и жена императоров. — А воля Константина Багрянородного для нас все равно что Божья воля. Он приказал — и мы примем языческую архонтессу, как и примем ее анепсия. И будь он хоть любовник, хоть муж госпожи Эльги, мы должны помнить, что у язычников нет обряда венчания, а значит, все их браки незаконные и они живут во грехе.
