Он едва удерживал ее судорожно рвущееся тело, стараясь заглушить стоны ее протестов. Их догнал Ги и залег рядом в чаще, понимая, что мелит безусловно прав и вмешиваться нельзя. Наконец Эмма утихла. Лишь плечи ее вздрагивали.
– Ты не будешь больше шуметь, рыженькая?
Девушка замотала головой. Тогда он медленно разжал руки, и Эмма подняла мокрое от слез, перепачканное лицо.
Они лежали на самой кромке леса, в кустах колючего терновника. Два шага вперед – и они оказались бы на открытом пространстве. Сквозь прозрачную молодую листву они видели, как едкий черный дым пожарища плыл над долиной. Горели почти все постройки в селении. Огромным костром полыхала церковь. В дыму и копоти шевелились силуэты людей. Норманны! Эврар и Ги тотчас узнали их – рослые, в рогатых или совершенно гладких шлемах, облаченные в кольчуги или буйволовые куртки с нашитыми бляхами, ноги охватывают лохматые обмотки из овчины до колен. Некоторые из воинов обнажены до пояса и расхаживают с окровавленными секирами в руках. Все кончено, это ясно. Сопротивление аббатства сломлено, и норманны хозяйничают в Гиларии как у себя дома. Нападение произошло в предрассветный час, когда бдительность стражи ослабевает, а сон особенно крепок. Эврар опытным глазом определил это, оценив количество жертв и то, как много успели разрушить и сжечь викинги. Селение уничтожено, ворота аббатства выбиты, занялся местами частокол из бревен, и сами норманны тушат его. Разумеется, пожар в монастыре им ни к чему, они пришли грабить.
По склонам, в траве, в русле ручья валялись тела убитых. Трупов было много, перебита была почти половина мужского населения лесной долины – монахи, сервы, литы. Видимо, обитатели Гилария хоть и запоздало, но все же пытались организовать сопротивление, и в отместку норманны устроили бойню, а теперь расхаживали, поминутно оскальзываясь на мокрой от крови траве и переступая через павших. Иные из защитников лежали, раскинув руки, с оперенными черными стрелами в груди, иные, искромсанные страшными ударами секир, плавали в лужах собственной крови, но были и такие, кто еще слабо стонал, выказывая признаки жизни. Норманны хладнокровно добивали раненых, а метавшихся в панике среди пепелищ сервов, перепуганных женщин, плачущих детей и уцелевших монахов сгоняли ударами кнутов и древками копий в небольшую толпу на лугу за горящей церковью. Туда же гнали и скот. Огромный бык оглушительно ревел, пугаясь огня, блеяли мечущиеся овцы. Обезумевшая в суматохе здоровенная свинья с пронзительным визгом пыталась укрыться среди трещавших и дымивших плетней, и несколько норманнов с хохотом и гиканьем гонялись за ней, наступая на трупы павших. Молодая монахиня отчаянно кричала, вырываясь из лап огромного варвара, который, оттащив ее в сторону, к светлому стволу все еще сохранившего гирлянды цветов майского шеста, швырнул ее на землю и торопливо навалился сверху. С воплями к нему поспешили еще трое и столпились, отталкивая друг друга, пока их приятель не насытился. Кто-то из монахов, отсюда нельзя было разглядеть, подняв вверх крест, пытался усовестить норманнов, но его оттолкнули, и монах кубарем покатился обратно в сгрудившуюся в страхе толпу.
Когда дым относило ветром, становилась видна колокольня монастыря, на верхнем ярусе которой через перила свешивалось тело брата-звонаря. Его, видимо, убили еще до того, как он успел ударить в набат. И все же Эврар был уверен, что именно гул этого колокола достиг его ушей в лесу, когда он проснулся, сам не зная отчего. Вырвавшись из толпы, в сторону леса, прямо к их укрытию со всех ног кинулся беловолосый, кричащий в испуге мальчик лет шести. Эврар весь подобрался, увидев, как за ним кинулся норманн, и сжал рукоять секиры. Однако преследователь настиг ребенка еще на полпути, поднял его над головой и с силой швырнул оземь. Крик малыша оборвался. Норманн пнул тельце ногой и, когда мальчик, как тряпичная кукла, откатился прочь, постоял мгновение и, пожав плечами, двинулся назад. В толпе исходила воем женщина, прижимая к себе еще одного, очень похожего на погибшего, светловолосого ребенка.
Эврар перевел дыхание и немного расслабился.
– Ад и демоны! Удача, что он не наткнулся на нас.
Эврар взглянул на своих спутников. Оба были бледны, в широко распахнутых глазах девушки стоял ужас. Следовало хоть ненадолго отвлечь их, заставить думать о другом.
– Видите норманна на высоком гнедом жеребце? Который только что вырвал копье из тела пригвожденного к частоколу серва? Это и есть сам Ролло. Я видел его, когда ездил выкупать герцога…
Он прикусил язык, поймав себя на том, что едва не проговорился. Но его спутники ничего не заметили.
– Вульфрад!.. – простонала Эмма и закрыла глаза. Из-под ресниц текли крупные слезы.
Эврар мгновенно понял. Он не придал значения тому, что полураздетый, прибитый копьем к частоколу франк и есть тот молодой кузнец, что так увивался за Эммой. Да и где уж было его узнать. Голова парня висела, щегольскую красную тунику с него сорвали. И сейчас же Эврар увидел эту тунику, облегавшую некую знакомую фигуру. Немой коробейник! Он подошел прямо к Ролло и заговорил с ним – в этом не было сомнения. Мнимый торговец на что-то указывал Ролло, и оба смеялись. В глубине души Эврара шевельнулся гнев на себя. Как он, десятки раз сталкивавшийся с северными волками, не распознал в немом норманна? Это хищное лицо, рост, немота, чтобы выговор не выдал викинга… Эврар был слеп, думая лишь о дочери Эда. Ведь он знал лучше кого бы то ни было, что норманны редко нападают вслепую, не разведав заранее, где есть пожива. Богатый монастырь в лесу – легкая добыча. Эврар видел, как норманны сгоняют коров, со смехом покрывают крупы коней богато расшитыми ризами, грузят на телеги снедь, покрывала, церковную утварь, бочонки с вином… Проклятье! Если бы он вчера удосужился минуту-другую поразмыслить! И хотя Эврару не было дела до всех этих монахов, литов и сервов, он люто ненавидел норманнов.
Отчаянно визжала свинья, которую норманны наконец повалили и теперь вязали ей ноги. Сбившихся в кучу пленников викинги хлестали, как скотину. Эврар был несколько озадачен тем, что они оставили в живых столько пленных, перебив лишь стариков да больных. Даже детей не отделяли от матерей, а у взрослых щупали мускулы, заглядывали в зубы, предназначая пленников, очевидно, для продажи в рабство. На женщинах и девушках раздирали одежды, разглядывали тела, отбирая понравившихся. Свирепо ругались при дележе. Кричала какая-то женщина, цепляясь за девушку, которую тащил бородатый норманн в остроконечном шишаке. Норманну, видимо, это надоело, он выхватил топор и замахнулся. Девушка отчаянно вскрикнула, вцепившись в его руку, после чего сама освободилась из объятий матери и пошла за воином. Женщина закрыла руками лицо и упала на колени, раскачиваясь из стороны в сторону. Она не видела, как разбойник, намотав косу ее дочери на руку, повалил ее на землю под частоколом аббатства, грозно рыкнув на подоспевшего было другого викинга.
– Сезинанда, – тихо произнесла Эмма и спрятала лицо в ладонях.
«Пусть выплачется, – подумал Эврар. – Но потом надо немедля уходить. Жаль, что нельзя достать лошадей. Но главное, что погони не будет. Пусть Фульк останется в заблуждении, что и его отпрыска, и будущую невестку увели норманны».
