– Я при тереме Эгиля сызмальства жил. Мать моя умерла в родах, и княгиня Гордоксева меня тогда под свою опеку взяла. Они с матушкой когда-то были подругами, обе слыли хорошими охотницами, часто в лес уходили, но потом появился этот Эгиль, и Гордоксева замуж за него выскочила. Мать же… Говорю, она была отличной охотницей, больше времени в лесу проводила да зверя била. Зоркость мне от нее досталась, так я скажу. Ну, а потом… Помнишь, старики сказывали, что в последние годы правления Аскольда с Диром три года подряд неурожаи были, и люд голодать начал? Волхвы тогда гадали, причины немилости небес искали, и одной из таковых углядели в том, что мать моя все в девственницах ходила, никого разуть по обряду свадебному не желая. И волхвы Лады сказали, что богиня жалуется на строптивицу брату своему Даждьбогу. Мол, выросла краса, а ходит пустоцветом, покон не чтит. Когда такое случается, провинившуюся в лес, к капищу Лады отправляют, и она должна отдаться первому же, кто придет. Вот мать мою и отправили. Но Гордоксева пожалела подругу и послала к ней Кудияра. Он тогда уже в дружине Эгиля состоял и был на хорошем счету. Сама подумай, Ольга, кому лучше девице отдаться: мужику безродному, случайно в капише забредшему, или дружиннику славному? Вот Кудияр по просьбе Гордоксевы и пошел. И, видать, хорошо постарался умилостивить богиню, раз матушка сразу же не только девственности лишилась, но и понесла в одночасье. Только я выходил из нее как-то не так, и мать померла в родах, дав мне жизнь. А меня еще младенцем Гордоксева велела в терем принести да позаботилась, чтобы кормилицу подыскали. Ведь матушка подругой ее была, а Кудияр… Сказывали, не появись в Смоленске Эгиль, Гордоксева пошла бы за него. Росли они вместе и вроде даже гуляли парой. Но все же она отцу предпочла варяга этого, а Кудияр тогда от обиды город и покинул. Однолюбом он был, все не мог забыть Гордоксеву, вот и ушел, так и не смирившись с потерей своей милой.
– Ты о княжне собирался говорить, – напомнила Ольга.
Все, о чем рассказывал Стема, хоть и было занятно, но не больно ее интересовало.
– Княжна, – вздохнул Стема. – Мне четыре лета было, но я помню, когда она родилась, и какой праздник тогда закатил Эгиль. Гордоксева ему до того одних сыновей рожала, пятерых, кажется, принесла, а потом вот дочь. Трое младенцев у нее померло, а Светорадка живучей оказалась. Эгиль уже в ту пору князем Смоленским был, но дочку отнес к тестю, почет оказал местному боярину, позволив ему имя внучке дать. Отец Гордоксевы старый уже был, помирать собирался, но малышке красивое имя дал, сказав перед смертью, что вырастит из нее красавица, какой в Смоленске еще не бывало. Ну, вот и носились с ней все, баловали, лелеяли.
В нашей ребячьей ватаге при тереме я всегда заводилой был. И княжич Ингельд, который был старше меня, и этот молчун Асмунд – с ним мы одногодки, и другие ребятишки – все всегда моего совета спрашивали, и мы носились целой гурьбой, проказничали, шумели. Ну, и княжна вечно за нами увязывалась. Маленькая она была, но уже важничать любила, хотела, чтобы всегда ее верх был. Я обычно старался отделаться от нее, да и другие тоже. Она же, капризная и настойчивая, словно не понимала этого, пыталась командовать, а если выходило не по ее, винила во всем меня и норовила выставить перед старшими в невыгодном свете. Разбили мы крынку со сметаной в молочной – она на меня указывала; ходили ночью на курганы могильные да потоптали подношения – Светорада опять на меня свалила; угнали, чтобы покататься, с пастбища серого коня Эгиля – она вновь в мою сторону пальцем ткнула. Ох, и невзлюбил же я ее тогда! Но чтобы так отомстить мне, чтобы такое сотворить…
– О чем ты? – спросила Ольга, когда Стема неожиданно умолк.
– Неважно. Да только после того случая Эгиль сам меня пороть начал. Мне ведь уже пятнадцать лет исполнилось, спрашивали с меня, как со взрослого. И пороли, как взрослого. Эгиль тогда так разлютовался, что забил бы меня до смерти, не вступись Гордоксева, не повисни на руке у мужа да не вымоли мне пощаду.
Ольга вспомнила, что не раз видела белесые рубцы на спине Стемы, а дружинники даже посмеивались: выпорол, мол, кто-то Стрелка нашего, как простого смерда. Однако Стема обычно только отшучивался. Говорил: у иных из вас рожи так посечены, что мои рубцы украшением показаться могут.
– Я после той порки едва не помер, отлеживался долго, – продолжил парень, подкладывая в огонь дрова. – Знахарка, лечившая меня, за мою жизнь опасалась. А когда я все же выдюжил, ясно стало, что у Эгиля мне больше не служить. И тогда княгиня Гордоксева отправила меня к отцу в Киев. С тех пор я в Смоленске не бывал. Даже когда Олег с дружиной туда ездил после полюдья,
[58]
я всегда находил повод отказаться от поездки. Да и Кудияр мне в том способствовал. Так что, если тебе хочется узнать о Светораде, то у моего отца спроси, а еще лучше – у Олега.
– Да Олег только и говорит, как Киеву сейчас выгоден этот союз. То, что Светорада такая подлая, он не скажет.
– Воистину подлая, как сама Морена злобствующая. Никогда не знаешь, на что она и решиться может.
– А Игорь мой на ней должен будет жениться, – вздохнула Ольга.
И тут же и заплакала, да так горько, что Стема опешил.
– Погоди, может, еще не сладится у них.
– Да как же не сладится, если Олегу это сейчас необходимо! – почти выкрикнула Ольга. – Ему войско Эгиля нужно, ему золото Эгиля нужно, а как еще заставить могущественного князя пойти на сговор, если не сделав его дочь княгиней Киевской? Ведь только тогда Эгиль пойдет с Олегом на угров.
И она снова заплакала. Стема что-то говорил: дескать, Игорь и сам крут, сможет приструнить зловредную Светораду, а Ольга сквозь всхлипывания все твердила: как он с такой княгиней сможет править, если она на любое зло, на любой обман пойдет? Она и с Ингельдом Игоря может рассорить, а почти половина войска Игоря из людей брата Светорады состоит. Да и отец ее может немало неприятностей Киеву доставить, если дочери что-то не так покажется.
– Да, она такая, – вздохнул Стема. – Ласковой да приветливой прикидывается, а гадости замышляет.
Ольга плакала, а Стема подсел, приголубил, обнял, и Ольга уже навзрыд заплакала у него на плече. А потом, все еще дрожа от всхлипываний, неожиданно ощутила, как хорошо и спокойно ей в сильных объятиях побратима, почувствовала, как он ласков и заботлив. Нежный, пригожий, веселый… От него словно веяло некой силой, которая успокаивала! Не зря ведь его девки любят.
Отстранившись от парня, Ольга взглянула ему в лицо, и неожиданная мысль возникла в ее голове.
– Стема, Стемушка, а я ведь знаю, как сделать так, чтобы Светорада не могла стать княгиней Киевской. Пусть Эгиль поможет Киеву, пусть и Игоря со Светорадой женихом и невестой объявят, но потом… Что стоит тебе вновь прикинуться ее приятелем? Чтобы она доверяла тебе и… Она не договорила – Стема отшатнулся так резко, словно Ольга его рабом обозвала. Поднялся, отошел прочь в темноту, но Ольга слышала его бурное и гневное дыхание.
