– Отчего ж мне не веселиться? – заметила она попытавшейся урезонить дочь Гордоксеве. – Не Триглава же опасаться? Где он – тот Триглав? А ко мне из похода вскоре мой прославленный жених вернется. Возьмет под белы руки, увезет в дальние края, заточит в высоком тереме. Мне только и останется, что вспоминать наши посиделки веселые.
Сказала – и знак музыкантам подала, чтобы плясовую грянули. Сама, подбоченясь, в пляс пошла. Озорная, оживленная, прекрасная. Стема чувствовал, что глаз от нее не может оторвать. Однако при всей показной веселости сегодня в княжне ощущалось напряжение. То рассмеется невесть чему, то вдруг задумается, почти не замечая, что ведущий ее в танце шустрый Вавила уж больно крепко прижался к ней. А потом и вовсе разошлась, велела позвать скомороха Востреца с его разбитной Менеей. Слонявшийся в этот вечер без дела Митяй тут же вызвался сбегать за ними в город.
Его не было долго, но и без скомороха все продолжали веселиться и плясать. Наконец Гордоксева, решив, что пора гостям и честь знать, велела прекратить гулянку. Однако и после того как все разошлись, детинец затих не сразу. И хотя огни в тереме погасили, а нянька Текла сама загнала развеселившихся дворовых девушек в девичью и отправилась расчесывать княжне волосы на ночь, молодые парни во дворе еще долго стояли небольшими группами под елями, болтали о всяком, пересмеивались. Вот именно тогда кто-то и заметил, что в самом городе сегодня шумно: из-за частоколов доносятся какие-то звуки, слышатся громкие голоса, выкрики.
Кудияр решил сходить разведать. В таком людном городе, как Смоленск, многое, что может происходить. Но еще до того как он пересек двор, в ворота детинца ворвался вернувшийся Митяй. Не заметив Кудияра, пронесся мимо, вбежал в гридницу и стал озираться. Там уже погасили огни, только у высокого сиденья горела свеча в чаше на цепочках. В полутьме Митяй увидел бредущего куда-то Сайда, лекаря княжича Асмунда, и кинулся к нему.
– Господина своего покличь… Тьфу ты, морда копченая! Меня к нему проводи! Да быстренько!
– Пошто такой переполох? – спросил от дверей вошедший следом Кудияр.
Митяй еще тяжело дышал после бега.
– Ох, неладное дело, воевода Кудияр! У восточных ворот люди сошлись в драке. Да не просто сошлись, стенка на стенку идут, уже и оружие схватили. Сам воевода Михолап привел людей, почитай почти всю свою родню, да и Некрасовы родичи тоже со всего города спешат с кольями да вилами. Того и гляди кровь пустят, порешат друг друга. Когда эта весть разнеслась по детинцу, спать уже никто не думал. Даже Асмунд приковылял, опираясь на плечо Сайда. Вышедшей на шум матери сказал:
– Это как раз то, чего я опасался. Ведь у Некраса полгорода родни. А у Михолапа к тому же еще и дружина под рукой.
– Не посмеет Михолап воинство в свои дела вмешивать – отвечала Гордоксева, поправляя на голове поспешно наброшенное покрывало. Но в голосе ее не было большой уверенности. Взглянула на сына почти умоляюще. – Асмунд, что же нам делать? Может, послать кого из детинца, чтобы княжеской властью угомонили людей?
– Помоги боги, но нам и послать особенно некого: часть на городских стенах, часть детинец должны охранять. Но княжескую власть все же стоит показать. Поэтому пусть Кудияр с парой гридней пойдет да попытается вразумить смутьянов. А не получится, пускай постарается вызвать их сюда. Ведь рассудить разгоряченных людей по смоленской Правде разумнее, чем наблюдать со стороны, как они порешат друг друга, и тем дадут повод вспыхнуть родовой мести, да еще в самом Смоленске.
– Но ведь не станут же они жечь усадьбу? – раздался друг взволнованный голосок Светорады. Мать и брат повернулись к ней, и она пояснила: – Олеся у Некраса в доме, поэтому Михолапова родня не посмеет его жечь, опасаясь за свою родичку.
Она стояла в одной рубахе, быстро заплетая перекинутую на грудь косу.
Асмунд чуть прищурился, глядя на нее:
– А что, Олеся уже вернулась к мужу? Ты ничего о том не сказывала, сестрица.
– Да куда ей от него деться, – отмахнулась от вопроса княжна, как будто Асмунд спросил что-то неразумное. – Забрал ее из Березового, и все.
– А как он узнал, что жена в отцовской усадьбе?
– Догадался! – даже топнула ногой Светорада. – Он ведь не дурак. Мог понять, где Олеся его схорониться может.
При этом Гордоксева и княжич только переглянулась. Княжна явно знала что-то такое, что было неведомо им. Ладно, рано или поздно они разберутся во всем.
Тем временем Кудияр, уже облаченный для солидности в шлем и кольчугу, с большим красным щитом и с длинным копьем, сел на коня и с двумя сопровождающими выехал из детинца. Стема тоже попросился с отцом, но Кудияр указал ему на княжну.
– Вот кого тебе оберегать надо.
Однако Светорада неожиданно сама стала гнать Стемку. Потом села на лавку за резным столбом в гриднице, замолкла, только руки ее по-прежнему нервно заплетали и расплетали косу.
Стема расхаживал по гриднице от дверей к высокому месту и обратно. Тоже волновался, насвистывал что-то. Светорада украдкой наблюдала за ним. Что, соколик, заметался? Впредь будешь знать, как играть девичьим сердцем, как очами наглыми сверкать, как делать больно… Ну что же, поглядим, кто теперь очами-то посверкает!
Вскоре пришли вести.
Отправившийся сопровождать Кудияра Митяй галопом прискакал в детинец. Крикнул, соскакивая с коня:
– Идут! Все сюда идут! Смилостивились боги, и воеводе Кудияру удалось-таки заставить смутьянов подчиниться Правде и предстать перед княжеским судом.
– Ну а из-за чего все? Почему завелись-то мужи нарочитые? – спрашивали все вокруг.
Митяй расстегнул подбородный ремень шлема, обнажил голову, потупился.
– Неладное дело, скажу я вам. Купец Некрас в порыве ревности удавил свою жену Олесю!
На миг все застыли, потрясенные. А потом в тишине раздался громкий и испуганный женский крик.
Стема оглянулся и увидел Светораду. Она стояла на освещенном факелами крыльце между матерью и братом, прижав к щекам руки, и дрожала так, что и при неровном свете факелов было заметно. А потом заплакала, надрывно заголосила. Гордоксева прижала головку дочери к своему плечу, что-то стала говорить, успокаивая.
Стема стоял как громом пораженный. Еще сегодня утром Олеся спала на его груди, он еще не забыл вкуса ее поцелуев, нежный ласковый голос… Олесенька, Олеся… Стема чувствовал холод и пустоту в груди. Это было непривычно и так… печально. Дышать стало трудно, а на глаза неожиданно навернулись слезы…
Но это длилось недолго. Потом пришла ярость. Олеся ведь хотела уйти от Некраса, она просила об этом отца, и воевода обещался помочь. Освободись Олеська – она могла бы еще долго жить! Долго тешить мир своими звонкими песнями, дивным голосом. И не думая о том, что согласно Правде обманутый муж имел право наказать жену, даже убить, Стема кинулся к воротам. Он сам был готов растерзать Некраса!
