– Он сам мне сказал, чтобы я немного отдохнул от службы, – сообщил жене Стема, когда вечером они покидали свое новое подворье и он вешал замок на ворота (пока новоселье не было отмечено, пара все еще жила в роду Аудуна).
Молодые люди как раз вышли за тын, окружавший скученно стоявшие вкруг детинца ростовские усадьбы. Отсюда открывался привольный вид на озеро Неро, розовато мерцавшее в лучах заката, на фоне которого темнели постройки усадьбы Большого Коня, корабельные сараи на берегу. Было удивительно тихо, только сверчки слаженно выводили свои трели, да где-то вдали протяжно кричала чайка. Светорада вздохнула, любуясь этой красотой, пока они шли к усадьбе варягов. Подумала: в их новом тереме обзор не так широк, куда ни поглядишь, повсюду заборы и срубы. А тут такой простор… Наверное, в первое время ей будет не хватать этой шири.
В Большом Коне, как всегда, было людно и шумно. Конечно, жили тут скученно, но здесь всегда ощущалась тесная связь большого дружного рода. Стема подметил, как Светорада вмиг оживилась, стала шутить, переговариваясь со всеми. Он даже несколько досадовал, что его красавице жене тут будто бы лучше, чем в богатом тереме, где по ее рождению, а теперь и положению жены воеводы, больше чести жить. «Ничего, привыкнет, а там и свой двор заведет», – утешал он себя.
Скафти, как всегда, подсел к ним, стал расспрашивать приятеля, правда ли, что тот от поездки в богатый Новгород отказался?
– Да дайте мне от службы отдохнуть и с женой помиловаться, – отмахивался Стемид. – А то и детей не успеешь завести за всей этой службой.
На новоселье воеводы Стрелка и Медовой собралось немало гостей. Было решено установить столы не в тереме, а на широком дворе, мощенном деревянными плахами. Угощение жена Стрелка постаралась подготовить самое наилучшее: туши годовалых бычков и кабанчиков были целиком зажарены на вертелах, десятки уток и гусей, битых на озере, лежали в плетенках, коричневые, копченые, исходящие ароматным жирком. В корчагах упревало варево. Подавали и каши – из полбы, гороха, дробленой пшеницы, поджаренной на сковородах. По знаку Светорады слуги выставляли на столы молочных поросят, начиненных луком и травами, печеную брюкву, репу, морковь. Напитки были самые разнообразные: горячий кисель, сваренный из земляники, березовый сладкий сок, пенное пиво, хмельной мед, а также ромейские вина, купленные на торгах и подававшиеся на стол в красивых заморских кувшинах. Была на столе и так называемая велесова брага, приготовленная из сенного настоя с хмелем и медом. А еще, подучившись у мерян, Светорада постаралась приготовить редкое и любимое здесь блюдо – пельняне. По местному «пель» означало «ухо», а «нянь» – тесто, хлеб. Светораде это блюдо чем-то напоминало готовившиеся на Днепре уши-вареники, но с более тонкой мучной оболочкой (мука здесь была дорогим продуктом, ее расходовали экономно), а начинялись пельняне измельченным вместе со специями мясом. Весь предшествующий новоселью вечер Медовая с местными умелицами лепила эти пельняне, зато теперь, когда так любимое здесь кушанье, политое сметаной и присыпанное зеленью, подали к столу, гости едва ли не кричали от удовольствия.
Новоселы могли быть довольны: пир удался. Гости сели за столы еще в полдень, а пировали до самой зорьки. Одни блюда сменяли другие; когда же собравшиеся уставали есть, все начинали дружно петь под перезвон гусель и гудков, а потом вновь ели, хвалили яства, славили хозяев за угощение, желали долгой и счастливой жизни под новым кровом. И, произнося пожелания, выставляли подарки новоселам. Аудун, расщедрившись, коня подарил; его привели прямо во двор, где сидели развеселившиеся гости, и взволнованный шумом молодой гнедой жеребец так разошелся, что конюхи его едва утихомирили, повиснув на поводьях, дабы не взбрыкнул и не задел кого. Приглашенный на пир мерянский шаман Чика кинул к ногам новоселов пышное одеяло из рысьих шкурок. Затем по знаку посадника Путяты во двор внесли настоящую пуховую перину, обтянутую розоватым сукном, и все вокруг закричали, что на такой-то перине новоселы наверняка добрых деток смогут зачать. Светорада при этом перестала улыбаться, лицо стало напряженным, а когда со двора известного плотника Карпа им преподнесли резную, украшенную перламутром колыбель и люди подняли чаши за то, чтобы каждый год эта люлька не пустовала, Светорада и вовсе отвернулась, словно ее обидели чем. Скромничает – решили гости. Вновь поднимали чаши, кричали:
– Слава воеводе и его красавице жене! Многие лета, детей и богатства вам под новым кровом!
Молодые хозяева смотрелись красивой парой. Светорада была в богатом платье из бежево-коричневого сукна, расшитом золотом от горла до златотканого подола, из-под ее опушенной соболем шелковой шапочки на плечи ниспадало тонкое белое покрывало, вдоль лица покачивались подвески-колты в виде маленьких солнышек на цепочках. Стема был в новом лиловом кафтане, с богатым поясом, украшенным бирюзой и литыми оскаленными драконами, и светлых замшевых сапожках.
Гости гуляли до позднего вечера, некоторые, устав от яств и возлияний, даже под стол валились. Постепенно стали расходиться, кто потихоньку прощался, понимая, что уже и честь пора знать, а кого жены и слуги под руки уводили. Некоторые во хмелю еще кричали, что хотят напоследок обнять, облобызать щедрых хозяина с хозяюшкой, но тех уже не было среди пирующих. Ушли незаметно, поручив новой ключнице Кулине выпроводить оставшихся гостей.
– Хорошую ты помощницу себе подобрала, толковую, – сказал жене об этой Кулине Стемка, захлопывая за собой дверь в сени.
И, не дожидаясь ответа, тут же обнял ее, стал целовать, сорвал с нее шапочку, растрепав уложенную вокруг головы косу.
– Медовая моя…
Она негромко смеялась, вырываясь из его объятий и отступая к лестнице в высокую одрину. Думала, что, дай она нетерпеливому Стеме волю, он ее прямо тут готов… Почти убежала от него.
Стема не сразу погнался за ней. Стоял какое-то время, вдыхая в себя воздух их нового, собственного, жилища, окидывая взглядом раскрашенные ставни, широкие дубовые половицы, меховые покрывала на скамьях вдоль стен. Во дворе еще гудел пир, а здесь было тихо. И там, за лестницей, на которую из распахнутой в одрину двери падала полоска света, его ждала жена, его дивное сокровище, отвоеванное им у целого мира, женщина, которой он наконец-то мог дать и уют, и богатство и… свою любовь.
Не отдавая себе отчета, Стема зачем-то зачерпнул ковшем-утицей воды из кадки, хлебнул немного. Поднимался медленно, у двери даже остановился, постоял, опершись плечом о резной косяк, смотрел, как Светорада, сидя на широком ложе, медленно расплетает косу.
Ложе уже было покрыто предупредительной Кулиной рысьим пушистым покрывалом. Стоявшее изголовьем к стене, оно было освещено подвешенным на медном завитке светильником, на узком носике которого горел огонек, так, что от сидевшей на краю постели Светорады, казалось, исходило золотое сияние. Стема видел, как она, наконец, справилась с косой, тряхнула рассыпавшимися каскадом волосами.
Он медленно подошел, на ходу расстегнув и бросив на половицы свой драгоценный пояс, который с легким стуком упал возле жениных аккуратно поставленных рядышком мягких чебот
[99]
с кисточками на отворотах. Стема снял через голову рубаху и, еще не вынув из рукавов руки, посмотрел на жену. Светорада повернулась к нему, лицо теперь было затенено, однако ореол света над головой делал ее еще более манящей и желанной… таинственной.
