Я киваю.
Он закрывает глаза и проводит ладонью по волосам – этот жест всегда выдает его волнение.
– Я всего лишь хочу дать тебе мир. Все, чего ты хочешь. И, конечно, спасти тебя от него. Защитить от всех бед. Но я также хочу, чтобы все знали, что ты – моя. Я запаниковал сегодня, когда получил твое письмо. Почему ты не объяснила насчет имени?
Понимаю, что Кристиан прав, и краснею.
– Я думала об этом, когда мы были на юге Франции, но ничего не сказала, чтобы не портить тебе настроение, а потом забыла. Вспомнила только вчера вечером, но… снова отвлеклась. Извини, мне, конечно, следовало обсудить это с тобой, но я никак не могла выбрать подходящий момент.
Он пристально смотрит на меня, и оттого я только еще больше нервничаю. Чувство такое, словно он пытается проникнуть в мою голову, но при этом ничего не говорит.
– Почему ты запаниковал?
– Не хочу, чтобы ты просочилась сквозь пальцы.
– Господи, ну куда я денусь! Когда ты наконец вобьешь это в свою тупую башку. Я. Тебя. Люблю. – Я машу рукой, как делает иногда для выразительности и сам Кристиан. – Ты мне дороже глаз, свободы, мира
[10]
.Он делает большие глаза.
– Любишь как дочь отца? – Иронически улыбается.
– Нет, – смеюсь я. – Просто это единственная цитата, что пришла на ум.
– Безумный король Лир?
– Мой дорогой, мой милый, безумный король Лир. – Я ласково глажу его по щеке, и он льнет к моей ладони и закрывает глаза. – А ты не хочешь поменять свое имя и стать Кристианом Стилом, чтобы все знали, что ты принадлежишь мне?
Глаза распахиваются. Он смотрит на меня так, будто я объявила, что земля – плоская. Морщит лоб.
– Принадлежу тебе? – произносит он медленно, словно пробует слова на вкус.
– Мне.
– Тебе. – Те же слова, что мы говорили в игровой комнате вчера. – Да, пожалуй. Если это так много для тебя значит.
Опять.
– А для тебя это много значит?
– Да, – не раздумывая, твердо отвечает Кристиан.
– Хорошо. – Я готова ему уступить. Готова дать ту уверенность, которой ему по-прежнему недостает.
– Мне казалось, ты еще раньше согласилась.
– Да, согласилась, но теперь мы обсудили тему более детально, и я довольна своим решением.
– Вот как, – удивленно бормочет Кристиан и улыбается своей открытой мальчишеской улыбкой, от которой захватывает дух. Он хватает меня обеими руками за талию и кружит. Я визжу, пищу и смеюсь одновременно, даже не зная, счастлив он, доволен или что-то еще…
– Сознаете ли вы, миссис Грей, что это значит для меня?
– Теперь – да.
Он наклоняется и целует меня, накручивает волосы на палец, не дает даже пошевелиться.
– Это Семь Оттенков Воскресенья. – Он трется носом о мой нос.
– Думаешь? – Я отклоняюсь назад, смотрю на него испытующе.
– Обещания даны, сделка заключена, – шепчет Кристиан, и глаза его вспыхивают безумным восторгом.
– Э… – Я никак не могу понять его настроение.
– Хочешь взять свое слово назад? – неуверенно спрашивает он и на мгновение задумывается. – Есть идея.
Что еще за идея?
– Вопрос крайней важности, требует безотлагательного рассмотрения. – Кристиан вдруг переходит на серьезный тон. – Да, миссис Грей, именно так. Дело первостепенной важности.
Стоп, да он смеется надо мной.
– Что за дело?
– Мне нужно постричься. Волосы слишком длинные, и моей жене такие не нравятся.
– Я не смогу тебя постричь!
– Сможешь. – Он ухмыляется и трясет головой, так что волосы падают на глаза.
– Ну, если у миссис Джонс найдется миска для пудинга, – прыскаю я.
Он смеется.
– О’кей, к сведению принял. Обращусь к Франко.
Что? Нет! Франко ведь работает на нее? Может, мне и удастся хотя бы подрезать челку. В конце концов, я ведь много лет подстригала Рэя, и он никогда не жаловался.
– Идем.
Я хватаю его за руку и веду в нашу ванную, где вытаскиваю из угла белый деревянный стул и ставлю перед раковиной. Кристиан наблюдает за мной с плохо скрытым интересом, засунув большие пальцы за ремень.
– Садись. – Я указываю на пустой стул, пытаясь сохранить ведущую роль.
– Вымоешь мне волосы?
Я киваю. Кристиан удивленно вскидывает бровь, и мне кажется, он сейчас отступит и откажется от моих услуг.
– Ладно.
Он начинает медленно расстегивать пуговицы своей белой рубашки, начиная с верхней. Пальцы спускаются ниже и ниже, пока рубашка не распахивается. Ох… Моя внутренняя богиня замирает, не завершив триумфальный проход по арене.
Кристиан нетерпеливо протягивает руку в хорошо знакомом мне жесте, означающем «ну-ка расстегни». Губы подрагивают, рот кривится… На меня это действует безотказно.
Ах да, запонки. Я беру его левую руку и снимаю первую запонку, платиновый диск с выгравированными курсивом инициалами. Потом вторую. Закончив, бросаю взгляд на него и вижу совсем другое лицо, потемневшее, жаркое, напряженное. Я стягиваю с плеча рубашку, и та, соскользнув, падает на пол.
– Готов? – шепотом спрашиваю я.
– Ко всему, чего ты только пожелаешь.
Мой взгляд спускается от его глаз к губам. Полуоткрытым. Прекрасным, как творение гениального скульптора. К тому же Кристиану прекрасно известно, как им пользоваться. Я вдруг ловлю себя на том, что наклоняюсь и тянусь к ним…
– Нет. – Он кладет руки мне на плечи. – Нет и нет. Иначе я так и останусь с длинными волосами.
Вот еще!
– Я так хочу. – Его лицо так близко. Глаза округлились.
Это выше моих сил.
– Почему? – спрашиваю я.
Секунду-другую он молча смотрит на меня, и я вижу, как расширяются его зрачки.
– Потому что тогда буду чувствовать себя желанным.
Мое бедное сердце вздрагивает и почти останавливается. О Кристиан… в тебе и впрямь все Пятьдесят Оттенков.
Я замыкаю его в круг рук и начинаю целовать в грудь, тычусь носом в пружинистые волосы…
– Ана… Моя Ана… – Он тоже обнимает меня, и мы стоим неподвижно посередине ванной. Как же хорошо в его объятьях! И пусть он задница, диктатор и мегаломан, которому требуется пожизненная доза внимания и заботы. Не отпуская его, я откидываюсь назад.
– Ты и вправду этого хочешь?
