— Понятно, — произнес он, когда Маша замолчала. — То есть ты
целый день живешь активной и насыщенной жизнью, один я, как дурак, стою в
ампирном зале, а рядом со мной, как второй дурак, стоит Весник. Кстати, я так и
не понял, зачем он с нами полетел.
Маша кивнула. Она тоже не очень поняла.
— И еще я не понял, откуда взялся Веселовский. Ты его не приглашала,
часом?
— Вы что, Дмитрий Андреевич?!
— Это который «Звездный путь» ведет, да?! — завопил
Сильвестр. — Ух ты! А можно мне на него посмотреть, а?
— А что такое «Звездный путь»? — не понял Родионов.
— Дмитрий Андреевич, это передача такая, ничего особенного!…
Сильвестр сделал нетерпеливый жест, затараторил, и все
быстро объяснилось.
Это такая передача прикольная, объяснил Сильвестр Родионову,
ее все смотрят!… Ну, туда берут всяких парней и девиц и учат их петь,
танцевать, все за них голосуют, и за кого не проголосуют, тех отчисляют, а за
кого проголосуют, те дальше поют, и еще концерты по пятницам, их тоже все
смотрят! В прошлом году, когда все были на экскурсии на Воробьевых горах,
объяснял Сильвестр, на лимузине подкатили «путейцы», и что там было!… Ужас что
было, сказал Сильвестр. Их чуть не порвали. За автографами давились, с парапета
прямо падали. Визжали, свистели, улюлюкали. Он, Сильвестр, подобными глупостями
не увлекается, а у них в классе все увлекаются, а один мальчик все выпуски «Звездного
пути» на видак записывает и смотрит каждый день. И концерты тоже. Особенно
концерты. А Гарри Веселовский — это его так в эфире зовут, а на самом деле все
знают, что он Игорь, — так вот, он самая большая знаменитость! Еще даже
знаменитее, чем «путейцы», хоть и не танцует и не поет.
Сильвестр остановился и перевел дух.
Мамин шеф смотрел на него с каким-то подозрительным
интересом, а мама что-то искала в кармане, доставала то телефон, то какие-то
бумажки ненужные и потом запихивала их обратно.
— Я не понял, — сказал удивившийся Сильвестр, — что
такое-то?
— Ничего, — ответил Родионов, подумав, — просто я ничего не
знал про… такую концептуальную передачу.
— Про какую? — не понял Сильвестр. — Мам, ну можно мне в
Лавру, а?
— Завтра посмотрим, — сказала Маша, — а сейчас, по-моему,
нужно решить, где ты будешь ужинать.
— Что значит — где? — не понял Родионов. — Разве он не будет
ужинать с нами?
Маше не хотелось объясняться. Не любила она объяснений.
— Думаю, что это не очень удобно.
— Да ладно! — вдруг громко сказал Родионов. — Кому неудобно,
тот пусть не ужинает, а нам удобно.
— А Миха где будет ужинать?
— Вот именно, — поддержал его Дмитрий Андреевич. — Где будет
ужинать Миха, Марья Петровна?
— Я не знаю, — рассердилась Маша, — но я не могу оказаться в
дурацком положении и поставить в такое положение ребенка!
— Мам, я не ребенок.
— Он не ребенок, слышите?
Маша решительно не могла понять, в чем причина веселья ее
шефа.
— Значит, так, — подвел итог Родионов, — если мы приехали с
ребенком, значит, ребенок будет с нами ужинать, с нами завтракать и, быть
может, обедать тоже.
— Я не ребенок, — вступил Сильвестр, — и суп я не буду!
— Дмитрий Андреевич, я не знаю, как к этому отнесутся
хозяева.
— А наплевать! — громко сказал Родионов. — Какая разница?!
Ну, плохо отнесутся, ну, мы уедем.
— Куда? — не поняла Маша.
— В Киев, — объяснил Родионов. — В гостиницу
«Премьер-Палас», на бульвар Шевченко. Мы там проживаем. Ты забыла?
Маша смотрела на него и молчала.
Мы уедем?! Мы уедем в Киев?! Мы уедем в гостиницу
«Премьер-Палас»?!
Так не бывает. Так просто не может быть.
Мы — это когда работа, издательство, Марков, Весник,
рекламные проекты и пиар-программы. Мы — это когда телевидение, пресса, командировки,
журналисты. Мы — это когда рукопись, компьютер и «свари мне кофе».
Вне этого нет никаких «нас». Есть он — знаменитый писатель.
Есть она — его секретарша.
У него есть звонки в трубке, меняющийся голос и фраза: «Я
сам тебе позвоню!»
У нее есть Сильвестр с Леркой, мама-оптимистка, куча
неглаженого белья и страх, что прошлое может вернуться.
Да, и еще она в него влюблена. Только и всего.
Родионов, кажется, наконец понял, что она на него смотрит,
пожал плечами и неловко улыбнулся.
— Есть хочу, — буркнул он, — будут здесь кормить или не
будут?
Ужин начался ровно в семь, и странно было, что к ужину не
звонили в колокол и не стреляли из пушки — вполне могли бы.
Началось все с некоторой заминки. Пробежала Мирослава,
подхватив двумя пальцами подол платья. Официанты стояли с каменными лицами.
Лида Поклонная неторопливо отправилась следом за Мирославой и некоторое время
не возвращалась. Мирославин «чоловик» все опрокидывал в себя стаканчики, только
теперь жидкость была прозрачной — как пить дать перешел на горилку!
Маша думала про Лиду с Мирославой — неужели они подруги?!
— Нас решили не кормить, — тихо сказал рядом Родионов.
Весник негромко захохотал, а Веселовский покивал согласно.
— Как?! — перепугался Сильвестр. Есть ему хотелось все
сильнее, а если не дадут еды, он вообще в обморок упадет! Интересно, у них тут
есть «Макдоналдсы» или нет?
В зале присутствовали все, за исключением Тимофея Ильича
Кольцова и Бориса Дмитриевича Головко. Миша Кольцов издалека строил Сильвестру
рожи, но тот подачу не принимал — потому что перспектива остаться без ужина
была ужасна и еще потому, что он так и не понял, отпустят его в Лавру или нет,
и немного сердился на мать, а в Родионове почему-то чувствовал поддержку.
Девушка Олеся стояла возле Стаса, и по лицу ее было
невозможно догадаться, что она полчаса назад так рыдала, и бежала, и
вырывалась, и говорила, что немедленно уедет.
Матвей Рессель, прицепивший к петлице бутоньерку, стал еще
более джентльменистым, но, несмотря на это, вид у него был иронический. Андрей
Поклонный скучал и пытался кому-то позвонить, но, видимо, безуспешно, потому
что он то и дело совал телефон в карман и через некоторое время выхватывал его
снова. Надежда Головко, жена будущего президента, пила шампанское подле
Катерины Кольцовой, ибо только они были здесь «первыми леди» и им сам бог велел
держаться вместе. По крайней мере, Маша Вепренцева, не будучи первой леди,
именно так поняла диспозицию. Нестор в черном костюме мыкался за шеренгой
официантов, явно не зная, чем себя занять. Катерина Кольцова рассматривала
стены, словно видела их в первый раз, и в лице у нее был сдержанный смех. Миша
Кольцов корчил рожи Сильвестру Иевлеву. Сильвестр страдал из-за ужина.
